2 И.И.Чухин Карелия-37 идеология и практика террора

ГЛАВА 3.

Постановление ЦК ВКП(6) и приказ НКВД СССР № 00447 явились, по существу, лишь спусковым крючком громадного механизма государственной репрессивной машины, которая к 1937 году уже имела богатый опыт карательной работы. Правда, это был опыт массовых, огульных операций по уничтожению, депортации или «изоляции» отдельных категорий граждан, что отмечалось и на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б). Но выполнение нового партийного решения и приказа НКВД СССР требовало от чекистов именно таких знаний и навыков.

«Наиболее злостных» — расстрелять, «менее активных» — отправить в лагеря. Отпущен специальный «лимит» на репрессии, который необходимо выполнить, а еще лучше — перевыполнить. Не требуется никакого особенного следствия, подозреваемого можно даже пытать. Если не признается, то тоже не беда: кто его будет слушать? Запрещалось только одно — высказывать сомнения и проявлять снисхождение к врагам. А врагов, ох, как много, в том числе и в Карелии.

В каждом районном отделении НКВД имелись агентурные разработки на подозреваемых в шпионаже, вредительстве и прочей антисоветской деятельности. В архивах хранились сотни дел на финперебежчиков, иностранцев, троцкистов, эсеров, эсдеков, Церковников, сектантов... Например, в акте приемки Пудожского РОНКВД 1937 года сказано, что в 260 населенных пунктах района проживает 26 тысяч человек, из которых 1 314 являются «контрреволюционным элементом». На картотечном учете райотделения

зб

состояло 575 человек, имелось 247 дел-формуляров (в том числе 109 — на бывших членов ВКП(б) и 120 — на финперебежчиков). Ведется 163 литерных дела, начиная с РИКа и кончая детским домом1.

Естественно, что все эти бумажки, компрометирующие конкретных подучетников, тщательно сохранялись и накапливались. Примером может служить дело рядовой колхозницы, уроженки и жительницы деревни Мунозеро Петровского района Евдокии Алексеевой. В 1919 году она была арестована и десять месяцев просидела в Бутырской тюрьме как заложница за своего мужа, бежавшего в Финляндию вместе с белофиннами. Выпустили, вернулась домой... В феврале 1924 года ГПУ Карелии произвело в ее доме обыск и изъяло товары ширпотреба финского производства. Контрабанду доказать не удалось, но все материалы хранились в архиве, вместе с данными о первом аресте. Пригодились они в 1938 году, когда Е.Алексеева была арестована и расстреляна как финская шпионка.

Каждый отдел наркомата вел сотни литерных дел по отраслям промышленности, культуры, общественной жизни, где кроме объективных статистических данных был щедро представлен и «компромат» на конкретных людей. Более 700 агентов и осведомителей НКВД Карелии денно и нощно собирали слухи в надежде получить свои тридцать серебряников...

Наконец, в архивах хранились и сотни уголовных дел, ранее прекращенных по тем или иным причинам. «...Через некоторое время на основании телеграммы Прокуратуры Союза пересматривались ранее прекращенные дела и возвращались в НКВД. В числе таких дел было возвращено и дело по вредительству в Шелтозерском районе... оно было дополнено материалами Пудожа и др. В результате чего НКВД вскрыл крупную антисоветскую организацию «правых» в Наркомземе Карелии и периферии»2. Это цитата из показаний А.Солоницына, зам. наркома НКВД Карелии, на которого, как на специалиста, приходится ссылаться.

Гигантские масштабы репрессий в Карелии родились практически из двух агентурных разработок, заведенных районными отделениями еще в 1936 году.

Агентурную разработку по окраске «Повстанцы» завел начальник Петровского РО НКВД КАССР А. Чернов. Район приграничный, густо населен финнами и карелами. В 1933 году здесь дружно громили заговорщиков  «финского генштаба», а  в  1935-м  — «белофинских

37

боевиков». Выселяли и увозили неблагонадежных. Однако агентура доносила, что дух великой Финляндии еще не выветрился, а недостатки в сельском хозяйстве и срыв лесозаготовок есть не что иное, как прямое вредительство делу социализма. Начальник РО неоднократно просил руководство НКВД санкционировать реализацию дела и начало арестов. Но аресты и следствие начались лишь летом 1937 года.

Из объяснения младшего лейтенанта милиции М. Ефремова: «7 июля 1937 года я был вызван начальником управления милиции КАССР с места моей работы в Олонецком РОМ НКВД (где я работал в должности уполномоченного уголовного розыска). В УРКМ мне предложили явиться в НКВД для участия в следственной работе, проводимой 4-м отделом, начальником которого был тогда Калинин. Тов. Калинин рассказал мне о том, что вскрыта контрреволюционная повстанческая организация в Петровском районе и что я должен буду работать на следствии по допросу участников этой организации. Калинин меня предупреждал, что надо быть осторожным при допросах, так как дело буду иметь с врагами народа, которые способны на разные пакости — побеги, отказ от признания и т.д., и что надо работать с ними день и ночь, добиваться признания.

Через месяц примерно была организована бригада под руководством начальника Заонежского РОНКВД Тидора, куда был направлен и я. В этой бригаде были следователями красноармейцы из 52-го полка: Фуфачев, Самочетнов, Сесютин и ряд других товарищей до 15— 20 человек. Затем были милиционеры из особого взвода милиции: Лихачев, Ливенсон, Реунов, Иванов и др. Вся эта бригада была направлена в здание Ошосдора на Гористой улице, где мы занимались около месяца, а затем были переведены в здание Дома народного творчества, где работали также около двух месяцев, а затем в здание милиции на ул. Урицкого...»3

Реализация агентурного дела «Повстанцы» началась в июне 1937 года, еще до официального начала массовой операции. 20 июня УНКВД по Ленинградской области (которому в то время подчинялся НКВД КАССР) направило начальнику 4-го отдела ГУГБ НКВД СССР Литвину спецдонесение «о контрреволюционной повстанческой организации в Петровском районе АКССР» (Приложение №2), в котором говорилось о трех группах из девяти человек. Главным контрреволюционером был объявлен директор районного лесхоза Вишневский,

38

бывший поручик царской армии. Руководителями групп — объездчик лесхоза Трофимов, зав. смолокурней Герасимов и рабочий лесхоза Максимов, бывший «каравантюрист».

Через неделю, в следующей спецсводке рапортуется о разоблачении уже 36 участников повстанческих групп в девяти населенных пунктах района: Спасская Губа, Пайгуба, Гомсельга, Галлезеро, Верхняя Ламба, Утуки, Тереки, Декнаволок и Гутсельга. Еще через неделю в числе арестованных было указано 62 человека и объявлено о связи с соседним Пряжинским районом...

Забегая вперед, отметим, что в 1958 году военный трибунал Северного военного округа рассмотрел дела на участников контрреволюционной организации в Петровском районе и полностью реабилитировал 75 человек.

Одним из первых по этому делу был арестован фельдъегерь отдела связи НКВД, уроженец Петровского района Д. Кормушов. «Бригада» трудилась не покладая рук, и на шестнадцатый день непрерывного допроса Кормушов подписал показания о том, что является участником повстанческой группы, в которую входят 66 человек из десяти деревень района. Через неделю еще 30 человек появляются в показаниях, подписанных Д. Кормушовым.

В основном это была, как выражались чекисты, «низовка»: малограмотные крестьяне, лесорубы и ничего не понимающие по-русски финские переселенцы. Но попадалось и руководство: Нефедов — председатель Гомсельгского сельсовета, Вишневский — директор райлесхоза, Григорьев — управляющий отделением Госбанка. Все они, естественно, имели связи и знакомства в других районах и среди руководителей республики. Самый главный «руководитель повстанческой организации в КАССР» П. Ирклис уже давал свои показания в Ленинграде... Нарком Тенисон вместе с секретарем обкома ВКП(б) Ивановым направляют в Москву шифровку (см. Приложение № 3):

«...13 октября с. г. я просил увеличить лимит первой категории на 1000 человек. Срочно прошу телеграфировать, так как дела первой категории на заседание тройки подготовлены».

Резолюция зам. наркома Фриновского: «Разрешаю». Все районные отделения НКВД включились в соревнование, и вот уже  готов   промежуточный  отчет:   «В   результате  агентурной разработки «Повстанцы» на 01.02.38 г. арестовано 2403 человека — участники к. р. повстанческой организации, являющейся той нераз

39

громленной до конца контрреволюционной, которая известна по делу «Заговор финского генштаба» 1933 года. Организация эта создана разведывательным отделом финского генерального штаба. В руководящий состав республиканского повстанческого центра входили в разное время: Ирклис — б. секретарь OK, Бушуев — б. пред. СНК, Никольский — б. секретарь OK, Заводов — б. наркомздрав, Марти-нен — б. наркомзем, Голубев — б. управляющий Госбанка, Гришин — б. наркомпрос, Евсеев — б. секретарь Петрозаводского горкома. Из 2403 повстанцев: г. Петрозаводск — 208 человек, Петровский район — 268 человек, Пряжинский район — 254 чел... Все участники организации входили в местные повстанческие отряды: каждая деревня — повстанческая группа...»4

Каждая деревня! И это не описка или художественный прием. По архивным данным, репрессиям подверглись жители 986 населенных пунктов республики. В Шуньге репрессировано 95 жителей, в Ухте — 258, в Матросах — 183... Крупные повстанческие группы были «вскрыты» в Петрозаводске: пожарная охрана, городской водопровод, тюрьма, управление Кареллес. 8 июня 1938 года в спецсводке об итогах операции по линии 4-го отдела НКВД Карелии (Приложение № 4) численность повстанцев составляет уже 4181 человек5. В том числе в Пряжинском районе 448 человек, Петровском — 417, Пудожском — 356, Заонежском — 346 человек...

Кроме борьбы с повстанцами, 4-й отдел вел работу и по другим категориям контрреволюционеров. Арестовано и репрессировано 57 членов троцкистских организаций. В том числе в Сорокском районе — группа из четырех человек во главе с рабочим Лазаревым. В Кандалакшском районе — И человек. В тресте общественного питания Петрозаводска — 4 человека. Преступления, вмененные в вину троцкистам, начинались с «обсуждения вопроса о подготовке терактов против тов.Молотова и Калинина» до хулиганства. «Один из участников этой группы — Крамер, бывая на кухне общественной столовой, бросал в котел с пищей разные отбросы, объедки и различные нечистоты».

За принадлежность к эсеровским организациям репрессировано 48 человек. Наиболее крупные организации были «выявлены» в Петрозаводске (Онегзавод, Наркомат рабоче-крестьянской инспекции) и Заонежском районе (средние школы). Среди них действительно были члены партии социал-революционеров еще с  1905—1917 годов:

П. Введенский, Г. Прохоров, А. Тихомиров, В. Агеев, М. Суханов и др. Но все они давно «раскаялись и разоружились» перед партией большевиков, вместе с которой когда-то осуществили октябрьский переворот. Но бывшие соратники оказались злопамятными.

В ходе операции было репрессировано 28 меньшевиков, в основном это были жители Петрозаводска. Ни одного реального факта их преступной деятельности не было установлено, но следователи, не смущаясь, писали: «...меньшевики, работавшие на Онегзаводе, портили инструменты, станки, материалы. Участники организации Кировской железной дороги насыпали в цилиндры паровозов и буксы песок, ломали в вагонах ответственные части. Меньшевикам Пес-чинскому и Чехонину было поручено отравить мясо, находившееся на холодильнике мясотреста...»6

Наиболее крупные группы священнослужителей были репрессированы в Заонежском районе (руководители — епископ Якобчук, священник Петухов), Пудожском (архиепископ Яковцевский), Кемском (проповедник Челпанов), Олонецком (священник Воздвиженский). В Заонежском районе была «ликвидирована группа сектантов из 16 человек». В чем их вина? «Исходя из своих изуверских установок о том, что советская власть — есть власть антихриста, участники организации скрывали свои настоящие фамилии и имена, отказывались получать паспорта и другие документы, выдаваемые советскими учреждениями, вели злобную агитацию против колхозов и призывали население противодействовать колхозному строительству»7. В Кемском районе были репрессированы 11 монахов, в Сорокском — антисоветская группа баптистов из 11 человек. В Петрозаводске, по замыслу следователей, существовал «поповско-повстанческий центр, возглавлявшийся тихоновским епископом Надеждиным и обновленческим епископом Аметистовым». Всего за время операции было арестовано священнослужителей (без заключенных ББК): попов, дьяконов и монахов — 63 человека; церковников — 124 человека; сектантов — 28 человек.

«Оперативный удар» по религиозным деятелям был так силен, что, выступая на XIV областной партконференции, нарком Матузен-ко с полным правом и черным юмором сказал: «Сегодня на территории Карелии остался один поп, да и то только потому, что болен подагрой и не может ходить. Со всеми остальными попами дело покончено. (Смех в зале.)»8

4/

Большевики имели право гордиться достигнутым результатом. Если до революции в Карелии действовали 300 церквей, 619 часовен и 5 монастырей, а число служителей культа составляло 199 человек (верующих 50 тысяч), то за время советской власти (на 10.02.37 г.) было закрыто 351 молитвенное здание, в том числе 122 церкви9.

Особое внимание в борьбе с антисоветскими формированиями чекисты уделяли молодежи. Всего за время операции было арестовано 147 комсомольцев, начиная с секретаря обкома ВЛКСМ Маринуш-кина. В Петрозаводском комвузе была «оперативно ликвидирована фашистская группа из четырех студентов». Группа антисоветчиков была выявлена и среди учащихся музыкального училища. Так, 23-летней Хелене Нельсон вменялась в вину статья 58-10 за то, что она якобы «распространяла в стенах училища финские буржуазные песни антиморального и националистического содержания». Малограмотный следователь даже и не пытался понять разницу между распространением антисоветской агитации «в стенах» и среди людей. Исход дела для него был ясен. Хелена Нельсон и несколько ее подруг получили по десять лет концлагерей...

Заканчивалась сводка весьма символично: «Исходя из вышеизложенного и в целях нанесения оперативных ударов по всем антисоветским формированиям в самом начале их формирования, мы строим свою работу по линии 4-го отдела в нижеследующих направлениях:

1. Проводим решительное очищение агентуры от неработоспособных и сомнительных элементов.

2. Проводим плановую целеустремленную вербовку новой агентуры для разработки хвостов и объектов, на которые вероятнее всего может быть сосредоточено внимание иностранной разведки (карельская и финская интеллигенция, родственники репрессированных, население пограничных районов, бывшие участники караван-тюры).

3. Насаждаем агентуру по освещению участников, подозрительных на связь с «правыми» и троцкистами, по бывшим членам ВКП(б), по эсерам и меньшевикам, а также по кулацким спецпоселкам.

4. Насаждаем агентуру среди учащейся, колхозной и рабочей молодежи.

5. Создаем агентуру в земельных органах и МТС»10.

42

Вторым оперативным материалом, вызвавшим бурю репрессий, являлась агентурная разработка № 48 «Диверсанты», заведенная в 1936 году начальником Кондопожского РО А. Пушкиным (впоследствии начальник отдела пожарной охраны НКВД КАССР). Агентура докладывала, что представитель чешской фирмы И. Шандо является шпионом и группирует вокруг себя вредителей: Ярвимяки — директора бумкомбината, Ландорфа — главного инженера по строительству, Фосса — инженера-монтажника, Паевского — начальника планового отдела. Начальник райотдела НКВД неоднократно просил руководство наркомата санкционировать реализацию дела и аресты. Но время шло, Шандо уехал домой. Агентура торопит: «Слушали по радио речь Гитлера, переводил и комментировал Ландорф...» После этого сообщения в конце 1936 года у начальника РО произошел серьезный разговор с Солоницыным, который, однако, так и не дал санкции. В это время в кабинет зашел Тенисон и, выслушав доводы сторон, сказал: «Ну и правильно делаем. А то дай волю Пушкину, так он в одну ночь полрайона пересадит».

Думается, что не заботой о жителях района руководствовался Тенисон. Времена массовой операции, вседозволенности и истерии еще не наступили. Даже нарком внутренних дел не мог тогда тягаться с Гансом Генриховичем Ярвимяки, имевшим героическую биографию. С 1907 года он был членом Социал-демократической партии Финляндии, неоднократно арестовывался за участие в рабочем движении. Воевал в Красной Гвардии Финляндии во время восстания. С 1918 года — член ВКП(б), участник легендарного похода Тойво Антикайнена на Кимасозеро. Лично знаком и дружен с высшими руководителями страны, Коминтерна и Карелии, член ЦИКа и бюро обкома ВКП(б). За успешную работу по строительству и освоению Кондопожского ЦБК награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Волю Алексею Пушкину дали летом 1937 года.

Из показаний Солоницына: «Тенисон заявил: «начальник РО был недоволен, что ты разрешил один арест и требовал еще два ареста, я не мог отказать...» По существу, я не стал Тенисону возражать, так как в это время обстановка была уже накаленной — аппарат развернул работу по ряду дел, приобрел опыт, совершенно очевиден был провал организацил «правых» в Ленинграде и т.д. Начали дело по комбинату. Пушкин быстро добивается показаний, кажется, Ландорфа,   начальника   строительства.   В   дело   вмешивается   Рыкачев,

43

требуя передачи дела ему. Начальник РО работает над другими арестованными и тоже добивается результатов. Дело, против предположений, сразу расширилось, вышли на финнов, провели дополнительные аресты (Антонен, Кальске, Ярвимяки), и следствие совершенно конкретно пошло по двум путям: на вскрытие диверсионно-вредительской деятельности группы специалистов, вовлеченных в организацию иноспециалистом Шандо, и на вскрытие участия в деле финнов, их связей на заграницу и в Петрозаводск и т. д. Дело по финнам получает определенное направление — вскрывается финский националистический центр во главе с Гюллингом, Ровио, Ярвимяки и др.»11.

Националистические диверсионно-вредительские группы были созданы фантазией малограмотных следователей в системе Карел-леса, Карелдрева, в бумажной промышленности, в энергетическом хозяйстве, Наркомместпроме, в пищевой и металлургической промышленности. Одна за другой уходят в Москву победные спецсводки о ходе операции по националистам (Приложение № 5):

«НКВД Карельской АССР при реализации агентурных разработок «Оппорт», «Двурушники», «Раскольники», «Импорт» вскрыта и ликвидирована контрреволюционная националистическая организация. Эта организация возникла в 1920 году с приездом в Карелию группы буржуазных националистов Гюллинга, Мяки, Форстена, которые возглавили работу Карельского Ревкома. Путем дальнейшего расширения контрреволюционной деятельности и включения в нее финских и шведских политэмигрантов — бывших членов финской социал-демократической партии Ровио, Матсон, Вильми, Усениус, Саксман, Ярвимяки и других, к. р. организацией были захвачены командные высоты в партийном и советском аппарате Карелии. Деятельность к. р. организации была направлена к обеспечению захвата Советской Карелии Финляндией путем интервенции...»12

По состоянию на 5 октября 1937 года по делу националистической организации уже был арестован 31 человек, в том числе Э. Гюл-линг, Г. Ярвимяки, Н. Ющиев (бывший председатель ЦИК), В. Кангас (ректор комвуза), Ф. Поттоев (председатель Кондопожского РИКа), В. Турунен (управляющий Карелпушниной), А. Хирвонен (секретарь горкома ВКП(б)), П. Хюппенен (зав. орготделом обкома ВКП(6)), П. Сонни (председатель Калевальского РИКа) и др. В спецсводке указаны фамилии еще 69 человек, подлежащих аресту. Среди них

44

нарком юстиции К. Полин, зам. председателя СНК А. Лесков, нарком просвещения И. Вихко...

Следует отметить, что уже на ранних стадиях «следствие» стремилось выйти на максимальное число руководящих работников. Причиной тому — стремление доказать серьезность оперативной обстановки в Карелии, значимость и успехи местного НКВД в борьбе с контрреволюцией, поскольку дела на руководящий состав рассматривались Военной коллегией Верховного Суда СССР. В подтверждение приведем абзац из Акта проверки 1-го спецотдела НКВД СССР, проведенной после ареста Ежова: «УНКВД на местах завели практику посылки «толкачей» по следственным делам, которые официально именуются докладчиками на ВК и Особом совещании. Эти люди месяцами отсиживаются в Москве, бездельничают, подлаживаются к соответствующим работникам центрального аппарата, чтобы полегче сбыть дела, проедают государственные деньги».

В протоколе допроса главного инженера треста «Кареллес» П. Барчугова от 19 июля 1937 года в числе участников контрреволюционной организации отрасли указаны 34 руководящих работника, в том числе управляющий трестом Г. Валлин, его заместитель А. Павлович, директор Олонецкого леспромхоза В. Денисов, Пряжин-ского — В. Бауэр, Петровского — Е. Марьин, начальник Великогубской мехбазы Аранович, Олимпийской — Н. Лебедев, Кондопожской — Башмаченко, Моторинской — Зуев, Сямозерской — Д. Бурцев, Матросской — А. Парикберг, Деревянской — И. Захаров, Пайской — И. Власов, Коверской — М. Горохов, Падозерской — В. Плотников...13

По делу «шпионско-диверсионно-вредительской» организации Нар-комзема Карелии уже к сентябрю 1937 года были арестованы нарком Я. Мартинен, зам. наркома В. Кирик, главный инженер В. Вагин, начальники управлений И. Петров и И. Колодин.

Попытки выйти на высшее руководство не прекращались и в 1938 году. О таком факте сообщил в письме Генеральному прокурору СССР осужденный во время операции Арне Каупинен. Сын известного финского красногвардейца, в Ленинграде он жил в одном доме с С. Кировым и деятелями из ЦК ФКП. Арестован был в Кон-допоге, где работал шофером.

«В возрасте девятнадцати лет я был арестован по обвинению в шпионаже, вредительстве и диверсии. С того времени прошло пятнадцать лет, одиннадцать из которых я провел в исправительно

45

трудовых лагерях и четыре года работаю по вольному найму в г.Магадане, находясь на положении ссыльного поселенца, без указания срока окончания поселения. Вопиющая несправедливость, проявленная органами следствия при разборе моего дела, отсутствие даже видимости судопроизводства, применение физических мер воздействия при допросах и твердая моя уверенность в моей полной невиновности — все это заставляло меня неоднократно обращаться за эти пятнадцать лет в высшие органы советского государства, но я никогда не получал ответа... В 1938 году я работал в г. Кондопога вплоть до ареста. Начальник следственного отдела капитан Кузнецов А., следователи Кузнецов М. и Акулов предложили мне дать показания, что я завербован в шпионскую организацию тов. Куусинен О. В. (теперь депутат Верховного Совета СССР), и называли последнего главарем всей организации. Таким образом ими было сфабриковано первое дело, по которому я значился шпионом с 1923 года. То есть с 5-летнего возраста. Затем при проверке, когда выяснилась абсурдность такого заключения, мне были предъявлены обвинения во вредительстве и диверсии...»14

Власть в России никогда не пользовалась любовью граждан. Тем более представители власти того времени, многие из которых были повинны в насилии и «большевистском чванстве». Поэтому реакция населения на их аресты была далеко не однозначной. Вот что, например, записал в своем дневнике заместитель редактора газеты «Красная Карелия» В. Градусов о секретаре обкома П. Ирклисе:

«30.05. Он беспринципен в политических вопросах. Абсолютно... Он недалек, настолько недалек, что сволочь может принять за честного человека, а честного человека за сволочь. Любит подхалимов исключительно. Службист. Унтер. «Рад стараться». Перед начальством труслив. Формалист. Сказалась писарская выучка.

24.07. Свершилось! «Хозяин» взят. Наконец-то убрали сволочь! Как я рад, как я доволен. Много портил ты мне, гад, крови, много неприятностей доставил...»15

Репрессии против руководящих работников поддерживал и обком партии. Причем с удвоенной энергией. 25 апреля 1938 года секретарь обкома Н. Иванов направил И. Сталину письмо с «рацпредложением»: «В числе репрессированных за контрреволюционные преступления арестовано и осуждено 616 руководящих работников, семьи которых

$6

продолжают оставаться в КАССР, проживая главным образом в г. Петрозаводске. Карельский обком ВКП(б) просит разрешить выслать за пределы КАССР семьи следующих групп граждан: а) руководящий состав обкома — 4, б) секретарей райкомов — 11, г) руководящих работников ЦИКа u СНК — 5, д) председателей РИКов — 2, е) руководящих работников наркоматов — 21, ж) директоров — 15. Всего 63 семьи. В соответствии чего и дать указание органам НКВД»16.

Список преступлений, в которых обвинялись «националисты», огромен. «Овладев в самом начале командными высотами в республике, националистическая организация проводила: 1. Финизацию Карелии путем принудительного введения финского языка в школах и учреждениях, вытесняла местные кадры из карелов, вепсов и русских с основных предприятий, с.-х. организаций и учебных заведений, создавая привилегированные бытовые и материальные условия нац. элементам, тормозила введение карельского литературного языка и подменяла развитие карельской культуры финской буржуазной культурой, использовала в своих интересах издательства, театр, радио и деятельность Союза писателей. 2. Контрреволюционную агитацию в духе вражды к центральным партийным и советским органам, агитацию за укрепление авторитета националистического руководства Карелии путем распространения фотографий этого руководства, названий колхозов, предприятий и улиц их именами. 3. Вредительство, шпионаж, диверсию в промышленности, лесозаготовках и сельском хозяйстве, организуя законспирированные группы из к. р. и шпионских элементов. Подготовляла террористические акты против центрального руководства ВКП(б) и советской власти. В этой деятельности установила тесный контакт с антисоветским центром «правых» в Карелии. 4. Подготовку вооруженного восстания путем: обучения военному делу нац. кадров в системе организаций ОСО, создания к. р. групп под видом групп содействия Финкомпартии, создания стрелковой егерской бригады, укомплектованной нац. комсоставом и политработниками, где проводилась к. р. обработка переменного состава, формирование повстанческих организаций во всех районах республики, имея в этой деятельности стык с деятельностью «правых» в Карелии...»17

47

Масштабы репрессий нарастали, и НКВД не успевал обработать тысячи арестованных своими наличными силами. По указанию Тени-сона были созданы еще пять «бригад» следователей, в том числе 3-й погранотряд создал такую бригаду под руководством капитана Яновского, 73-й (ребольский) погранотряд — под руководством капитана Великотного. В протоколе допроса младшего помощника начальника 1-го отделения штаба 73-го отряда Зажигина П. И. от 26 мая 1955 года раскрывается технология их работы.

«Я прибыл в отряд в январе 1938 года. Тогда уже шли аресты, но сам я еще не умел вести следствие. К моему приезду в отряд уже было дано указание из НКВД КАССР арестовывать людей. Спускались специальные лимиты, давалось указание арестовывать определенное количество поляков, финнов, карел и т. д. Эти указания давались специальными шифровками, которые получал капитан Великотный и доводил до сведения всего оперативного состава. Могу привести такой пример. В 1938 году вызвал к себе Великотный и сказал: «Поезжай в лесопункт, поищи там польские фамилии среди рабочих, если есть там поляки, ты их арестуй и вези сюда». Я ему сказал, что не имею никаких материалов. Как же я могу арестовывать людей? В ответ на это Великотный сказал: «Если ты там не найдешь поляков, то сам сядешь, как не исполняющий распоряжений». Я по этому поводу обращался с жалобой к комиссару отряда, батальонному комиссару Брагину. Он сказал: «Не бойся, если не найдешь поляков, никто тебя не арестует».

Во исполнение распоряжения я поехал на лесопункт к техноруку Терентьеву и потребовал списки рабочих. Среди рабочих оказался один с фамилией «Кочмарский». Я решил, что он поляк, арестовал и доставил в отряд. Вначале он не давал никаких показаний, а затем стал себя оговаривать, что он якобы польский шпион. Так вели следствие около восьми месяцев, а потом он был освобожден. К этому времени было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) об извращениях в области следствия. Великотный и сам принимал участие в следствии, руководил им, видел, что дела фальсифицировались, подсказывать ему было нечего. У него была установка: арестовать и ни в коем случае не выпускать арестованных. О том, что следствие ведется незаконными методами, знали: начальник отряда полковник Новиков, капитан Григорьев, комиссар отряда Брагин. Они хорошо это знали и никаких мер не принимали...»

4*

Однако и этого числа «следователей» оказалось мало.

Из показаний Матузенко: «На следственную работу привлекли через партийные организации гражданских членов партии, никогда не имевших дела со следствием и заставляли их любыми методами репрессий добиваться признаний»18.

Любыми методами... Как известно, 10 января 1939 года ЦК ВКП(б) приоткрыл завесу над этой формулировкой. «Шифром ЦК ВКП(б). Секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД. ЦК ВКП(б) стало известно, что секретари обкомов-крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП... Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен применяться и впредь, в виде исключения... Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин»19.

В сотнях просмотренных следственных дел, в том числе и реабилитационных материалов, обнаружены прямые факты пыток бессонницей арестованных. А избиения, издевательство, угрозы, допрос «стойка» и непрерывный допрос, фальсификация материалов были обычной практикой в Карелии.

Из показаний М. Ефремова: «Работа бригады происходила следующим образом. За каждым арестованным закреплялось три следователя с расчетом работы каждого следователя по восемь часов. Когда арестованного доставляли на допрос, то никаких материалов о его контрреволюционной деятельности нам не давали, а был дан определенный круг вопросов для выяснения, но эти вопросы были стандартными. Допросы арестованных проводились непрерывно, по несколько суток подряд, до тех пор, пока не давал признательных показаний. Во время допросов арестованным отдых не давался, но пищу давали. Сидели арестованные на стульях или табуретках. В редких случаях при допросе применялась «стойка». Были отдельные случаи, когда арестованные жаловались на применение к ним физического воздействия со стороны следователей»20.

49

Из показаний Н. Тидора, руководителя «стальной бригады»: «Хорошо помню два случая избиения арестованных. Первый из них, когда лейтенант госбезопасности Волков... ударил кулаком в живот арестованного, который отказался подписать готовый протокол допроса. Фамилию этого арестованного я не помню. Второй случай был с арестованным Гюллингом, когда в моем присутствии в наркомате во время его допроса сотрудник особого отдела НКВД младший лейтенант госбезопасности Володин Иван ударил Гюллинга кулаком в живот и при этом выразился: «Ты будешь давать показания, хромой барин?» Арестованный в это время стоял в углу кабинета и опирался правой рукой на палочку. После удара он схватился за живот, но ничего не ответил Володину»21.

Из заявления следственно-арестованного Кяхяля Карла на имя секретаря ЦК ВКП(б) И. Сталина: «...одновременно с этим следователи с помощью своих помощников стали применять ко мне физическую силу. Меня били и пинали, разорвали брюки и мышцы бедра. На последние сутки я потерял сознание и человеческий рассудок. Мои руки крепко завязали веревкой сзади, за спину, а ноги за тот стул, на котором я сидел. Во всем теле я чувствовал сильную боль, умолял развязать веревки, но в ответ меня опять били и пинали...»22

«Председателю Калинину М. И. от зэка Таппанен Карла. Прошу обратить внимание на мое заявление. 4 апреля меня арестовали в собственной квартире в г. Пудож. На допросах меня обвинили как шпиона финских лахтарей. Прошу заметить, что я был инвалидом от рождения, ненормальности с правой ногой. Меня заставили стоять с больной ногой четверо суток. В конце концов я не мог стоять, так как стоял, собственно, на одной ноге. Временами били по лицу и ругали. Иногда я терял сознание. Боясь смерти, а такие случаи в Пудоже были, 8-го того же месяца в 24 часа я решил бежать. Встал на обе ноги на землю, хотя при этом почувствовал как будто нога полна иголок. Решил покончить с жизнью или быть убитым, а потому побежал. В меня начали стрелять и ранили в живот. После этого меня били по ногам, в живот и по всему телу. Затем положили в сани, а сверху на меня сели шесть человек. Привезли в тюрьму, где избиение продолжалось, затем бросили в угол. На следующий день только около 10 часов утра перевязали мою рану...»23

50

Вседозволенность, пьянство, участие в избиениях и расстрелах превращала людей в настоящих извергов. 30 октября 1937 года около 22 часов начальник Кондопожского РО НКВД А. П. Чернов и прикомандированный оперуполномоченный УНКВД Ленинградской области Н. А. Чухчин в пьяном виде пришли в биллиардную г. Кондопоги и в присутствии около 60 граждан стали требовать предоставить им без очереди стол. Особенно возражал пьяным чекистам записавшийся первым гр. Толмашев Яков Никитич, бригадир местного предприятия. Чухчин позвонил в райотделение, и прибывшие милиционеры арестовали упрямого игрока. В течение трех часов Чернов и Чухчин допрашивали Толмашева в здании РО НКВД, обвиняя его в подготовке теракта против Чернова. Около часа ночи они приказали водителю РО НКВД П. П. Юрову подать машину к подъезду и захватить с собой лопату. Примерно в пяти километрах от города в лесу «Чернов поставил Толмашева на колени и выстрелил в голову. Вторым выстрелом Чухчин добил смертельно раненного Толмашева»24. 2 января 1938 года Военный трибунал войск НКВД приговорил убийц к высшей мере наказания. Водитель Юров за сокрытие убийства был приговорен к лишению свободы...

Следствие велось и другими далекими от уголовного права, но оригинальными методами. Например, начальник Кестеньгского РО НКВД завербовал в качестве негласного сотрудника учителя школы и даже присвоил ему псевдоним «Сугробов». Однако на централизованный учет осведомителей в НКВД КАССР не поставил. Причина простая. «Сугробов» сообщал чекисту оперативную, чаще всего им самим придуманную, информацию, после чего садился за стол и собственноручно писал все это в протокол допроса. Как официальный свидетель. Но этого мало. Начальник РО НКВД доверил «Сугробову» и проведение допросов обвиняемых по этим делам! Един в трех лицах...

Еще один пример. Начальник Кондопожского РО НКВД Лебедев арестовал финперебежчика С. Через десять дней непрерывного допроса С. подписал признательные показания. Дальнейшие события он изложил в 1940 году в заявлении на имя наркома внутренних дел СССР Л. Берии: «...не имея достаточных доказательств о моей преступной деятельности, следователь Лебедев предложил мне сотрудничать в оперативной части по выявлению перебежчиков-финнов, шпионов и диверсантов среди местного населения. Я дал свое согла

51

cue u 28 июня 1938 года был отпущен на свободу с определенным заданием. Все мои старания не увенчались успехом по моей неопытности, и И августа по приказу Лебедева я был снова арестован...»

Кроме «выбивания» показаний от измученных бессонницей арестованных и «корректировки» протоколов, следствие широко использовало в фальсификации уголовных дел и показания умственно отсталых людей. Так, на показаниях слабоумного А. Богданова следователи 3-го погранотряда сфабриковали несколько уголовных групповых дел. Этот метод так же не был секретом для руководства наркомата.

Вот что показал на следствии арестованный Солоницын: «Суна-строй: два-три человека (рабочие и техник), фамилии которых забыл, приблизили к себе подростка, приняли его в контору, и когда он стал от них зависим, подговорили его испортить экскаватор, научив, как это сделать. Парнишка часть диверсионного задания выполнил и за это был арестован. На допросе он по существу дал правильные показания, но надзор прокуроров по делу установил, что арестованный дефективен. Потребовалось время на экспертизу, а дело стало терять остроту, «рассыпаться». Экспертиза признала, что арестованный действительно с признаками на отсталость и проч., но дело-то было не в нем. Следовало на показания дефективного сделать некоторую поправку и оперативное внимание направить на организаторов диверсии...»25

Протоколы допросов обвиняемых, учитывая имевшиеся у следователей вопросники, абсолютно одинаковые: признание вины и список других участников контрреволюционной организации. Больше никаких следственных действий и материалов в делах абсолютного большинства репрессированных нет. Никакой перепроверки показаний на очных ставках не проводилось, отсутствуют вещественные доказательства и т.д.

Из показаний Солоницына: «После того как Тенисон вернулся из Москвы с июльского совещания и дал установку об упрощенном следствии, в порядке работы встал вопрос об очных ставках по делам, которые идут на тройку. Говорили об этом мы с Тенисоном и условились, что, как правило, очных ставок не проводить, дав об этом установку аппарату. Мотивировали мы это тем, что по каждому делу должно быть признание, перекрытое показаниями других. Внешне это выглядело как бы неплохо, но на практике перекрытие свелось или к одной голой фамилии или к крайне слабому доказательству»26.

52

Аппарат, конечно же, не приветствовал такого решения, но по другой причине. Вот что показал на следствии С. Волков, помощник начальника 4-го отдела УГБ НКВД КАССР: «Крупнейшим злом, которое культивировал Солоницын, было запрещение очных ставок. Это приводило к тому, что врагам народа предоставлялась возможность оговаривать честных людей, скрывая в то же время действительных своих соучастников»27.

Следует отметить, что десятки людей не поддались на шантаж, угрозы и издевательство палачей. Редко кому из них удалось сохранить свою жизнь, но совесть их осталась чиста. Сошлемся еще на один пример из показаний Солоницына: «У7. в своих показали* ях ссылалась, что на диверсию ее вовлек зам. наркомздрава Яроше-вич, и о нем дала не твердые показания. Ярошевич в то время был арестован по совершенно другому делу, как мек28 и польский шпион. Вначале над ним работал начальник 4-го отдела Калинин, а потом передал его в 3-й отдел, который имел более конкретные материалы одного из арестованных Мурманским окротделом. 3-й отдел тоже не добился от Ярошевича показаний, и начальник отдела просил разрешения на основе имевшихся материалов включить Ярошевича в альбом по полякам (кажется, тогда уже истекали сроки представления альбомов), и над ним перестали работать, а потом он был расстрелян. Таким образом, основа этого дела — диверсия — осталась неразработанной...»29

Не основа дела, а десятки людей остались «неразработанными» благодаря мужеству и порядочности доктора Ярошевича.

Справедливость требует сказать, что и среди «следователей» нашелся порядочный человек, о чем рассказал в своих показаниях сотрудник НКВД КАССР Ефремов: «Помню случай, когда начальник Пря-жинского РОМ (районное отделение милиции) Алехин, поработав на допросе арестованных по способу «колоть сутками подряд», стал возражать и высказываться о незаконности такого метода. Алехин был немедленно снят Солоницыным и отправлен обратно»30.

Проследить дальнейшую судьбу Алехина не удалось, но в НКВД не прощали сомнений или критики. В этом еще раз убеждает заявление арестованной Т. Золотовой: «Я была арестована 1 апреля 1938 года в г. Петрозаводске и осуждена заочно на десять лет. Срок мне был объявлен на этапе по дороге в Архангельск. При этом мне была навязана статья 58-2-11. В момент ареста в НКВД меня подвергали

53

противозаконным репрессиям. Одиннадцать суток не давали отдыхать, заставляли стоять на ногах, плевали мне в лицо, били по щекам, в результате чего я многократно теряла сознание. В такие моменты меня били ногами... Во время ареста я работала выборным секретарем Карельского ЦИКа, была членом обкома Карелии, членом партколлегии. В партии я состояла с 1919 года. Поводом к аресту послужила моя критика на бюро обкома партии по адресу местного карельского НКВД за огульные, массовые аресты коммунистов. Содержание моей речи на бюро было следующим: в органах НКВД не все обстоит благополучно, нам нужно их работу основательно проверить, не исключена возможность, что там засели фашисты, которые сознательно расправляются с преданными партии людьми. Моя речь была продиктована страхом перед ежедневным исключением из партии по сто человек коммунистов. На мою речь нарком Тенисон ответил угрозами за сомнения в деятельности органов НКВД. Через четыре дня после этого я была арестована и подверглась репрессиям...»31

В концентрированном виде всю технологию следствия наглядно иллюстрирует протокол допроса свидетельницы Н. Г. Осиненко. Показания она давала в 1939 году на следствии по делу Солоницына.

«Вопрос: Ваше заявление от 11 мая 1938 года на имя Прокурора СССР Вышинского вы и сейчас подтверждаете? Ответ: Сейчас мне была предоставлена возможность для восстановления в памяти прочесть мое заявление от И мая 1938 года. Это заявление соответствует действительности, и я его полностью подтверждаю. Вопрос: В заявлении вы указываете, что вы подписывали ложные протоколы ваших показаний. Почему вы подписывали ложные показания? Ответ: Никаких показаний о контрреволюционной деятельности я на следствии не давала, а то, что записано в протоколах, записано самими следователями. Я же вынуждена была подписывать эти протоколы, потому что меня в течение одиннадцати суток беспрерывно допрашивали и угрожали расстрелом. Вопрос: Расскажите об этом подробнее. Ответ: Я была арестована в ночь с 4 на 5 ноября 1937 года. Сразу же, не завозя в тюрьму, меня доставили на допрос в здание школы милиции на ул. Урицкого. Там мне предъявили обвинение в принадлежности к контрреволюционной группе и подготовке отравления продуктов к 20-й годовщине Октябрьской революции. Не чувствуя за собой никакой вины, в знак протеста

54

против такого тяжкого и необоснованного обвинения я сразу же объявила голодовку, заявив об этом следователю Захарову. Однако меня продолжали допрашивать беспрерывно в течение пяти суток, настойчиво требуя признания в контрреволюционной деятельности. На пятые сутки, когда я уже выбилась из сил и не могла дать показания, сотрудник НКВД Майоров (или Лаврухин) вышел в другую комнату. Вернувшись оттуда, заявил мне, что он звонил по телефону Солоницыну, и Солоницын якобы приказал: «Или я должна дать показания, или меня расстреляют». Испугавшись, я подбежала к следователю Захарову и стала его просить, чтобы он хоть что-нибудь написал, а я все подпишу. Захаров стал писать протокол, пользуясь имевшимся у него вопросником. Закончив писать протокол, Захаров прочитал мне его, и я дала согласие подписать. Черновик протокола был отдан в перепечатку, а мне тут же в кабинете допроса дали возможность отдохнуть на полу два часа. Это было ночью. Днем меня вызвал на допрос Солоницын, в другой кабинет в том же здании. В кабинете были Солоницын, Ефремов и следователь, который меня привел, фамилию его я не знаю. Мне предложили подписать протокол моего допроса, отпечатанный на машинке. В этот протокол было записано еще больше, чем даже в черновике Захарова. Я стала возражать и заявила Солоницыну, что подписать я не могу, так как в протоколе сплошная ложь. Тогда Солоницын закричал на меня и, стуча кулаком по столу, потребовал подписать протокол. Я вынуждена была сделать это. Вопрос: Какого числа вы подписали первый протокол? Ответ: Точно даты не помню, но это было через пять-шесть дней после моего ареста. Вопрос: Ваш первый протокол с признанием подписан 6 ноября 1937 года. Это была очная ставка с Никоновым. С какой датой был протокол, который заставил вас подписать Солоницын? Ответ: На дату протокола я не обратила внимания, но утверждаю, что 6 ноября очной ставки с Никоновым мне не делали. Очная ставка была через день, как я подписала первый протокол. Вопрос: Кто проводил очную ставку? Ответ: Эту очную ставку проводили Солоницын и Ефремов и еще три человека, фамилий которых я не знаю, один был, кажется, Гудзенко. Вопрос: Как протекала очная ставка? Ответ: Перед очной ставкой я случайно встретилась с Никоновым. Произошло это по оплошности Гудзенко, который ушел в уборную, а меня перевел временно в другой кабинет. Туда же ввели Никонова, который, увидев меня,

55

очень растерялся и сказал: «Товарищ Осиненко, извините меня, что я вас оговорил, но меня тоже оговорил Цыпленков». Дальше нам разговаривать запретили и Никонова увели обратно. Очную ставку проводил Солоницын. Первый вопрос он задал Никонову: «Вы подтверждаете свои показания?» На что Никонов смущенно ответил: «Да, подтверждаю». Я тут же спросила Никонова, зачем же он в таком случае извинялся передо мной. Тогда Солоницын приказал вывести меня из кабинета, и меня удалили. Этим и закончилась очная ставка. В тот же день позднее мне дали подписать отпечатанный протокол очной ставки. В этом протоколе было написано то, что я совсем не говорила, но я вынуждена была подписать, не в силах отказаться. Вопрос: Сколько раз вас допрашивал Солоницын? Ответ: По существу Солоницын вообще ни разу меня не допрашивал. Когда меня вызвали к нему в кабинет подписать первый протокол, то никаких вопросов мне Солоницын не задавал, и я ему никаких показаний не давала. Протокол был уже заготовлен, и Солоницын только требовал его подписать. Также не было никакого допроса при очной ставке. Вопрос: А очную ставку с Поповой кто проводил? Ответ: Очную ставку с Поповой мне проводил Солоницын. Это было уже позднее, когда я была отправлена в тюрьму. Вопрос: Расскажите об этой очной ставке. Ответ: На очную ставку меня привезли из тюрьмы. Следователь мне заявил, что я должна подтвердить свои прежние показания. Я ответила, что сделать это не могу, так как записаны в моих протоколах показания ложно, и я их не давала. Тогда меня начали снова обрабатывать и подготавливать к очной ставке. Эта подготовка продолжалась сутки. За это время долго допрашивал Солоницын. Но этот допрос не касался обстоятельств дела и не выяснял их. Солоницын настойчиво требовал, чтобы я на очной ставке с Поповой изобличала ее в контрреволюционной деятельности. На мой отказ и возражения Солоницын угрожал мне, заявляя, что если я буду упорствовать, то из меня выжмут последние соки, но заставят подтвердить показания. Затем Солоницын стал меня инструктировать, как я должна отвечать на вопросы на очной ставке. Он мне говорил: «С вас многого не требуется, отвечайте только «да» и все». Когда меня поставили на очную ставку, то никаких разговоров по существу дела он нам не разрешал. Протокол он писал от руки сам, но подписывать принесли уже в отпечатанном виде в другую комнату. Вопрос: Отрицая выдвинутые

5б

против вас обвинения, вы приводили Солоницыну какие-нибудь доказательства, проверка  которых могла бы вас  реабилитировать? Ответ-. Да, я категорически настаивала на проверке фактов, в которых меня обвиняли. В подтверждение своей невиновности я Солоницыну и другим следователям указывала, что отравление продуктов в складах Карелпотребсоюза для меня было вообще невозможно, так как на этих складах имелось только вино да консервы. И то и другое было заколочено в ящики. Затем я указывала Солоницыну, что факт моей вербовки Никоновым в период 20—25 октября легко опровергается тем, что в эти дни я лежала больная, и это может подтвердить целый ряд лиц. Я говорила Солоницыну, что протоколы, которые меня заставили подписать, писались не с моих слов. В этих протоколах, например, было написано, что Кухмала пропускала в продажу негодное мясо. Нелепость этого можно было легко проверить, наведя справку, кто ответственен за клеймение мяса. Вопрос: Если вы никакой преступной деятельности не вели, то на каком основании вы называли следствию участников организации? Откуда они вам известны? Ответ: Никаких участников контрреволюционной организации я на следствии никогда не называла, так как и сама никакой организации не знала. Меня спрашивали, кто вместе со мной работает, и я назвала Кухмала и Попову. В протокол же записали, что они являются участниками организации. Вопрос: Вы сказали первоначально, что на допросе без сна вы были подряд одиннадцать суток. А затем показывали, что первый протокол с признанием подписали на пятый-шестой день. Объясните это противоречие. Ответ: Правильно, что первый протокол я подписала через пять дней. Но после этого меня с допроса не отпустили, а продолжали допрашивать и меня заставили потом подписать еще несколько протоколов. В общей сложности я была на допросе с 5 по 16 ноября. Вопрос: В заявлении вы указали, что при допросах вам угрожали оружием, приставляя револьвер к виску. Кто это делал? Ответ: Это все было, угрожали мне допрашивавшие меня красноармейцы, но фамилий их я не знаю. Вопрос: Вы говорили об этом кому-нибудь из руководящих работников? Ответ: Да, я говорила об угрозах оружием Ефремову, но он мне ничего не ответил. Когда я была у Солоницына, то он мне заявил, что со мной либеральничают и что ко мне надо применить еще более жесткий режим. После этого жаловаться на действия следователей было бесполезно...»32

57

Как уже отмечалось, ЦК ВКП(6) и НКВД СССР особое внимание уделяли проведению в стране «национальных» операций, когда главным показателем «контрреволюционности» являлась национальная принадлежность гражданина. Первый «оперативный удар» был объявлен против «польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ» в сентябре 1937 года. На 1 февраля следующего года, согласно докладной Матузенко, в Карелии был «арестован 141 человек поляков и лиц других национальностей, связанных с польской дифензивой и консульством, сознались в шпионаже 36 человек и 6 — в подготовке диверсий. В контрреволюционной деятельности сознался 61 человек. Следствием вскрыто 6 шпионско-диверсионных резидентур во главе которых стояли: Доловский Петр, Шамович Иван, Штром-берг Лев, Витковский Юрий, Демидас Савастьян и Гохлейнер Владимир»33.

В ходе операции по латышам было арестовано на то же время 53 человека. Руководителями групп следователи определили Карла Томина, Федора Баликова, Георгия Муравьева и Жана Озола. Такая «слабая» работа по латышам была впоследствии поставлена в вину наркому Тенисону.

Из показаний Солоницына: «Было заметно, что Тенисон (латыш) крайне трудно шел на аресты латышей. Подкреплю это примером: 3-й отдел составил итоговую докладную записку операции по латышам. Записка была сугубо формальной. При переделке записки была составлена простейшая схема расстановки латышей в карельском центральном и периферийном аппарате. Когда Тенисон узнал новый проект записки, отражавший подлинное лицо захвата латышами аппарата, он решительно настаивал на выпуске первой докладной записки»34.

Латышская операция в Карелии привела к серьезному ЧП, которое заслуживает подробного рассказа.

Заонежское отделение НКВД являлось передовым в борьбе с врагами народа, несмотря на то, что в его штате было всего два чекиста: начальник — Федоров Владимир Яковлевич и помощник оперуполномоченного Керц Владимир Иванович. В аттестации на Федорова, например, было сказано, что он «реализовал агентурное дело «Церковники» — 60 человек, провел ликвидацию 11 контрреволюционных групп. Заслуживает выдвижения». Общее число репрессированных жителей района — более 500 человек.

58

Начальник отделения организовал работу так, что в операции участвовали не только пом. оперуполномоченного и работники местной милиции (начальник РОМ Мартын Ратте, уполномоченный УР Григорий Федоров, паспортный стол — Цыпленков), но и многие местные жители. Как показал на следствии секретарь РО НКВД В. Лопаткин, «на производство арестов граждан были привлечены все работники РО, РОМ, а также осодмильцы и партийно-советский актив». Без сомнения, начальник райотделения пошел бы вскоре на повышение, но судьба распорядилась иначе.

В апреле 1938 года чекист Керц, латыш по национальности, получил письмо от земляков из Смоленской области с обычной для того времени вестью: Велижским РО НКВД арестованы и приговорены к расстрелу как латышские шпионы двое его знакомых. Казалось бы, что такое два человека для чекиста, на совести которого уже десятки отправленных на расстрел людей. Но эти двое... — его родные братья: Иван и Адольф. У Керца был шанс спасти свою жизнь. Требовалось только решительно и как можно громче отречься от братьев-шпионов. Но какая-то человечность, наверное, осталась в его душе, и Керц принимает другое решение: пишет письма Ежову,  Вышинскому  и  Матузенко,  в  которых  защищает  братьев. Для такого поступка требовалось немалое личное мужество, ибо кто-кто, а чекист прекрасно понимал возможные последствия. Три дня Керц не решался отправить письма адресатам и держал их в рабочем столе. Тогда он еще не знал, что начальник РО Федоров уже прочитал эти письма и ждал «покаяния» от своего соратника. Но не дождался. И тогда утром 28 апреля состоялось экстренное собрание партячейки отделения, на котором Владимир Керц за связь с врагами народа и неискренность перед партией был исключен из рядов ВКП(б). Собрание прошло быстро и дружно, все прекрасно понимали ситуацию и ее последствия. К чести Керца, он и на собрании не отрекся от братьев и, может быть, осознал весь ужас того, что творил сам.

Начальник отделения плотно пообедал в столовой вместе с новым председателем Заонежского РИКа Н. Калугиным и решил показать начальству свое хозяйство. Едва они зашли в здание райотделения, как сержант госбезопасности Керц открыл по ним огонь на поражение. Пока дежурный приходил в себя от увиденного, Керц вернулся в кабинет, запер дверь, и вскоре там раздались выстрелы...

59

Следствие по факту убийства и самоубийства проводил особоуполномоченный НКВД КАССР Салтыков. Дело не представляло особых сложностей: трупы на месте, раненый в больнице, половина села Шуньга свидетели. Простое дело, если бы не одно «но». На столе в кабинете Керца лежала предсмертная записка: «Товарищи. В моей смерти вините Федорова Владимира Яковлевича — паразита и работников Велижского РО НКВД — паразитов-кровососов. 28.04.38 г. Сержант г. б. Керц. Паразитом был и я, арестовывал невиновных людей — Теребова, Шимозерова, Богового, Пахомова и ряд других лиц. Керц»35.

Первым делом особоуполномоченный Салтыков взял подписку о неразглашении государственной тайны со всех видевших эти крамольные слова. Допросы свидетелей — работников РО и РОМ, однако, подтверждали правильность заявления Керца. Вот показания В. Лопаткина: «Керц рассказывал: «Мы брали кого вздумается». И тут же говорил, кого зря арестовали. Теребова — зав. РайЗО арестовали за то, что он в 1937 году на партактиве меня и Федорова здорово просадил за пьянку в командировках. Петрова, Данилову, Шевелева, члена ВКП(б), за то, что в сельпо были растраты и как раз в это время случился пожар Кижского сельсовета, а нам было лень валандаться с расследованием и пустили их как повстанцев. Богового, Пахомова, члена ВЛКСМ, за то, что нужно было погромить ветеринарию. Тут же он сказал: «А как мы допрашивали?» И встал на одну ногу...»36

Были и другие, как сейчас сказали бы, нарушения соцзаконности. Начальник райотделения милиции М. Ратте вызывал к себе в кабинет председателей сельсоветов и диктовал им справки о соцпроис-хождении арестованных. Таким образом красные партизаны Борков, Посохов, Карпин и другие в одночасье становились добровольцами белой армии генерала Миллера. Протоколы допросов арестованных фальсифицировались. Тот же Лопаткин вспоминал: «Когда протокол был отпечатан, к этому протоколу уполномоченным УР Федоровым прикреплялась записка о том, что не нужно читать обвиняемому. При подписании протокола Ратте, имея эту записку, знал, чего в действительности не показывал обвиняемый, и этих мест ему не читал. Протоколов самим арестованным читать не давалось. Уполномоченный Федоров даже писал протоколы допросов с признанием обвиняемых, когда эти люди еще не допрашивались...»37

6о

Особоуполномоченный Салтыков, однако, нашел, что все названные контрреволюционеры расстреляны правильно и обоснованно, а остальное — антисоветская пропаганда и клевета на органы. А поэтому дело приказал прекратить в связи с самоубийством Керца.

Еще менее масштабной оказалась в Карелии операция «по харбин-цам». На 1 февраля 1938 года было арестовано 53 человека. В числе руководителей резидентур следователи НКВД поставили совсем незначительные по социальному статусу кандидатуры: плотника кемского лесозавода Н. Разницева, парикмахера из Кеми Тян-Мун-Вон, дежурного Соломенской ГЭС С. Круглова и директора сельхозтехникума Ф. Пельцеля.

Естественно, что самой крупной национальной операцией в Карелии стала «операция по финнам». На рассмотрение комиссии НКВД и Прокурора СССР было направлено двадцать списков на более чем две тысячи обвиняемых в шпионаже в пользу Финляндии. В архиве бывшего КГБ СССР не удалось найти специального приказа «по финской операции», но есть проект такого приказа. Практика же подтвердила, что именно так НКВД и действовал. Вот текст этого проекта приказа:

«...Оперативные мероприятия 1937 года, приведшие к ликвидации крупной фашистской агентуры, проникшей в партийно-советское руководство Карельской, Мордовской, Марийской и Удмуртской автономных республик, несомненно, вызывает активизацию сохранившейся агентуры по линии усиления подготовки диверсионных и террористических актов. В целях немедленного и решительного репрессирования финской агентуры и пресечения работы финских разведывательных органов приказываю: с ... начать широкую операцию, направленную к полной ликвидации диверсионно-шпионской и фашистско-повстанческой агентуры финской разведки в промышленности, на транспорте, в совхозах и колхозах и решительному разгрому всей базы диверсионно-повстанческой работы финских разведорганов в Карелии, Мордовии, Удмуртии, Марийской и Коми автономных республиках и среди карельского и вообще финско-угорского населения других краев и областей. Операцию завершить к 15 декабря. Аресту подлежат: а) все перебежчики из Финляндии, работающие на военных заводах, в оборонных цехах, на транспорте, на оборонных стройках вне зависимости от наличия у них иностран

61

ных паспортов, 6) все бывшие участники восстания в Карелии и Ин-германландии, бежавшие ранее в Финляндию, а затем возвратившиеся в СССР, вне зависимости от времени возвращения, г) все советские граждане, связанные с финскими дипломатическими учреждениями, д) финские политэмигранты, на которых имеются материалы, позволяющие подозревать их в шпионаже и диверсии, е) так называемые американские (канадские) финны — граждане СССР, ж) агенты Разведупра и НКВД, участвовавшие в легендарных разработках, так или иначе находившиеся в контакте с финскими разведорганами, во всех случаях, если имеются основания подозревать их в двойничестве, з) все подозреваемые по шпионской и диверсионной работе граждане СССР, связанные с моряками финских пароходов, теплоходов и проводниками финских железнодорожных вагонов.

На отнесенных в процессе следствия к первой и второй категориям каждые десять дней составлять списки с кратким изложением следственных и агентурных материалов, характеризующих степень виновности арестованных, и направлять их на окончательное утверждение в НКВД СССР. После утверждения списков в НКВД СССР и Прокурором Союза приговор немедленно приводится в исполнение, т. е. осужденные по первой категории расстреливаются, а по второй — отправляются в тюрьмы и лагеря. Прекратить освобождение из тюрем и лагерей оканчивающих срок заключения осужденных по признакам финского шпионажа...»38

Из показаний Солоницына: «Следует сказать об обстоятельствах, при которых осенью 1937 года начали операцию по финским колониям. Директивы НКВД Центра по полякам, латышам и т. д. у работников НКВД Карелии рождали мысли и настроения применения аналогичных установок и в отношении финнов. На это внимание операппарата наталкивало знание финской колонии, знание, что она, как завезенная из-за границы или нелегально перешедшая границу, поражена национализмом и насыщена агентурой финской разведки, причем это подтверждалось многими прошлыми делами. Под давлением таких настроений работников аппарата Тенисон говорит, что в Ленинграде по финнам проводится такая же операция, как и по полякам, и что нам разрешено использовать эти возможности и альбомы по финнам проводить через Ленинград. Такое заявление находит поддержку у работников аппарата»39.

6z

31 января 1938 года ЦК ВКП(б) принимает еще одно знаменитое решение — П 57.49 (Приложение №6): «1. Разрешить Наркомвнуделу продолжить до 15 апреля 1938 года операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, иранцев, харбинцев, китайцев и румын, как иностранных подданных, так и советских граждан, согласно существующих приказов НКВД СССР. 2. Оставить до 15 апреля 1938 года существующий внесудебный порядок рассмотрения дел арестованных по этим операциям людей, вне зависимости от их подданства. 3. Предложить НКВД СССР провести до 15 апреля аналогичную операцию и погромить кадры болгар и македонцев, как иностранных подданных, так и граждан СССР».

До 15 апреля... Однако с 20 августа 1938 года в стране и в Карелии начинают работу Особые тройки — и еще около 1,5 тысячи «финских шпионов» осуждаются к расстрелу.

Существовала и еще одна особая категория граждан, подлежащих репрессиям, обозначенная в чекистских документах аббревиатурой ЧСР — член семьи изменника родины. Вся вина этих людей заключалась в том, что их муж — жена (отец — мать) были репрессированы. Идея вырубить контрреволюцию под корень родилась в умах членов Политбюро ЦК ВКП(б) еще до начала операции, 5 июля 1937 года, когда Политбюро приняло решение П 51/144 «о проведении репрессий в отношении жен и детей изменников родины». Отвечая на этот партийный документ, НКВД СССР 15 августа издал приказ № 00486.

В соответствии с приказом жены врагов народа и шпионов арестовывались одновременно с мужьями. Аресту подлежали даже жены, состоявшие с арестованными в разводе, но «знавшие о контрреволюционной деятельности осужденного, но не сообщившие об этом соответствующим органам власти». Не подлежали аресту лишь беременные, тяжело и заразно больные, имеющие преклонный возраст, однако у них бралась подписка о невыезде, а за семьей устанавливалось тщательное наблюдение. Полностью от ареста освобождались только «жены осужденных, разоблачившие своих мужей и сообщившие о них органам власти сведения, послужившие основанием к разработке и осуждению мужей»40. Думается, что этот пункт «56» приказа не нуждается в комментариях.

бз

Дела на жен изменников родины рассматривались Особым совещанием НКВД СССР, так называемым альбомным порядком, и мера наказания составляла пять—восемь лет лишения свободы. Например, в архиве ФСБ РФ в альбомах № 33 и 34 значатся Гюллинг Фаня Карловна, Шотман Екатерина Федоровна, Майборода (Ирклис) Мария Трофимовна, получившие от ОСО по восемь лет лишения свободы.

Одновременно с женами НКВД изымало и детей. Дальнейшая судьба тех, кого побоялись взять на иждивение родственники, складывалась по-разному. Грудные дети до полутора лет направлялись с матерью в лагерь, после чего передавались в детские дома. Дети в возрасте от трех до пятнадцати лет сразу направлялись в «детские дома наркомпросов других республик, краев и областей». Подростки — в детские дома или в другие республики для трудоустройства. Но не все. «Социально-опасные дети осужденных, в зависимости от возраста, степени опасности и возможностей исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД»41.

К сожалению, сегодня мы еще не можем назвать точную цифру репрессированных в Карелии по приказу 00486. Их многие десятки. В подтверждение этого приведем один архивный документ (Приложение № 7): «Согласно телеграмме № 928 НКВД АКССР проведены аресты 9 жен осужденных по польской операции, которые содержатся в петрозаводской тюрьме. Изъятые от них дети в числе 7 находятся в детском приемнике НКВД АКССР в Петрозаводске. По делам, направленным на рассмотрение Военной коллегии, арестовано 7 жен и изъято 5 детей. Списки арестованных и детей прилагаются. По польской, карельской операциям подлежат расселению 94 жены и 136 детей. Приложение на 2 листах. Нарком Вн. Дел Кар. АССР майор госбезопасности Тенисон».

Особая жестокость и изощренность стала применяться следователями НКВД осенью 1938 года при спешном завершении операции. Арестованный работник Карельского обкома ВКП(б) Я. Миляйс за три дня до осуждения сумел каким-то чудом переправить в Центральную контрольную комиссию ЦК ВКП(б) несколько листочков своего заявления. Грозный окрик из Москвы пришел через полгода, когда автора уже не было в живых.

«...1 июля меня снова привезли в НКВД, где долго ждал, сидел в коридоре. Потом ночью мл. лейтенант Гольдберг и сержант Володин

64

отвезли меня на «Каменный бор», примерно в восьми км от города. Там стоял недостроенный, без печей и штукатурки, двухэтажный деревянный дом. Этот дом и решил использовать НКВД для ведения следствия. И здесь начался мой допрос. Для этого был приготовлен специальный кабинет 13, изолированный от других комнат, которых там было около тридцати. И во всех вели допросы арестованных, которых привозили сюда прямо из тюрьмы. И пока не подписывался протокол допроса, обратно не отправляли. Сразу же ко мне было прикреплено три следователя: сержант Завистнов, Видов (Управление НКВД при петрозаводской тюрьме) и Тикка Иван Иванович (начальник охраны исправколонии на ст. Пай). Эти следователи дежурили посменно по восемь часов и постоянно требовали от меня признания в том, что я шпион. Я это отрицал, говорил, что мой арест ошибка, основанная на вражеской клевете. Но они никаких моих объяснений и доказательств не принимали. Давай показания, что ты шпион, и больше ничего не надо. Особенно на этом настаивал Тикка, который откровенно говорил, что зря я уже несколько дней здесь мучаюсь и порчу свое здоровье. Что не сегодня так завтра я вынужден буду подписать протокол с признанием в шпионаже, ибо у них, следователей, терпенья хватит. Ведь их трое, а я один. Он говорил, что, учти, из этой комнаты еще никто не уходил без признания. Вопрос только в сроках. На пятый-шестой день у меня начались галлюцинации. Дни без сна и отдыха в такой обстановке дали себя чувствовать. Я начал бузить, требовать прокурора или начальника 3-го отдела Антонова или наркома Матузен-ко. Здание следствия стало казаться каким-то домом средневековой инквизиции. Я потребовал бумагу и написал два заявления карельскому прокурору, требовал, чтобы он прибыл сюда. Видимо, я требовал прокурора настойчиво, и вскоре пришел сержант Сибикин с наручниками и говорит, что если не буду сидеть смирно, то наденет наяручники. И что у них есть даже смирительная рубашка. Тогда мне показались кошмарные вещи. Будто уже привезена моя жена и 11-летняя дочь. Что жену допрашивает Тикка и ругает самыми похабными словами и требует признать, что она получала деньги за мою шпионскую работу, что она отказывается... Я тогда был убежден, что здесь какое-то вражеское учреждение и что моей задачей является... любой ценой вырваться. Чтобы каким угодно путем сообщить партийной организации и прокурору о творящихся

65

I

преступлениях. Итак, с 1 по 28 июля я пробыл на этом «Каменном бору». За все время спать мне давали три раза, тут же, на полу. Один раз шесть часов, второй — четыре и третий раз два часа. Это когда я уже не мог сидеть на стуле, валился на пол, отливали водой, заставляли стоять у стены. Но я все равно падал. Тогда мне давали поспать. Особенно в похабстве и унизительном ругательстве изощрялся комендант «Каменного бора» Андреев, ходивший почему-то в черных очках»42.

Не выдерживая избиений, издевательств, непрерывных допросов и ужаса происходящего, люди умирали. 1 марта 1938 года умер в тюрьме лесоруб из Лоухи Василий Кошкин, но альбом на финских шпионов уже был направлен в Москву, и 28 марта Ежов с Вышинским приговорили его к расстрелу. Почти год находился под следствием директор Кондопожского лесозавода Карл Эльмстедт и умер в больнице УНКВД Ленинграда.

Многие из арестованных решались на крайние меры — побег или самоубийство. В Кемском РО НКВД арестованная Э. Фронд Роман-Никитина украла из стола следователя перочинный нож и перерезала себе горло. Аналогичные случаи были также в Пряжинском и Со-рокском отделениях. В Петрозаводске уполномоченные НКВД Каган и Сибикин 17 октября 1938 года получили ордер на обыск и арест гр. Хенриксон. Однако в квартире оказались лишь два ее знакомых. Выгнав посторонних, чекисты опечатали двери и ушли. Дальнейшие события отражены в приказе по НКВД КАССР: «...При расследовании установлено, что в момент нахождения в квартире Кагана и Сиби-кина гр. Хенриксон была спрятавшись в шкафу. После опечатывания квартиры гр. Хенриксон подожгла таковую, а сама повесилась в том же шкафу»43.

В Пудожском РО НКВД арестованный Валтонен 27 октября 1937 года отобрал револьвер у пом. уполномоченного Сонина и ранил своего мучителя. Однако подоспевшие на помощь чекисты двумя выстрелами тяжело ранили непокорного арестанта и отобрали оружие. В Кондопожском РОНКВД 9 января 1938 года в 3 часа 15 минут при конвоировании в здание НКВД совершил побег арестованный Паюнен, учитель школы. При задержании был тяжело ранен и направлен в больницу УНКВД Ленинграда. Несмотря на это, 27 января комиссией НКВД и Прокурора СССР приговорен к расстрелу. Дальнейшая судьба Э. Паюнена неизвестна...

66

1 Архив МВД PK, ф. 40, а. 13/26. С. 11, 23.

2 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 312.

3 Там же. С. 547-548.

4 Архив МВД PK, ф. 40, д. 20Л0. С. 35.

5 ЦА ФСБ РФ, ф. 3, on. 5, а. 1062. С. 38-40.

6 Там же.

7 Там же. С. 48.

8 ГАОПДФ, ф.З, on. 5, а. 7. С. 50.

9 Архив МВД PK, ф. 40, а. 49/4. С. 184. 10ЦАФСБ РФ, ф.З, on.5, а. 1062. С.55.

11 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 316-317.

12 ЦАФСБ РФ, ф.З, on.4, а. 1730. СЛ.

13 Там же, а. 985. С. 30-34.

14 Архив ФСБ PK. Сл. дело А. Каупинен. С. 31.

15 Цит. по: Их называли KP. Петрозаводск, 1992. С. 271, 273.

16 ГАОПДФ, ф.З, on.5, а.86. С.90.

17 ЦАФСБ РФ, ф.З, on.4, а.985. С.2-3.

18 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело С. Матузенко. С. 154.

19 Цит. по: Служба безопасности. 1993. № 5—6. С. 2.

20 ЦАФСБ РФ. Сл. дело А.Солоницына. С.549.

21 Там же. С. 612.

22 Архив ФСБ PK. Сл. дело К. Кяхяля. С. 29 (об.).

23 Архив ФСБ PK. Сл. дело К. Таппанен.

24 Архив МВД PK, д. СО-1186. С. 11.

25 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 377.

26 Там же. С. 374.

27 Там же. С. 412.

28 Мек — чекистская аббревиатура слова «меньшевик».

29 ЦАФСБ РФ. Сл. дело А.Солоницына. С.341.

30 Там же. С. 549.

31 Архив ФСБ PK. Сл. дело Т. Золотовой. С. 81-82.

32 Архив МВД PK, д. СО-3500, т. 2. С. 13-22.

33 Архив МВД PK, ф. 40, д. 20/10. С. 29.

34 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 302-303.

6?

35 Архив ФСБ PK. Сл. дело по факту убийства В. Федорова.

36 Там же.

37 Там же.

38 Архив автора.

39 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 318.

40 Цит. по: Законодательные и нормативные акты о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М., 1993. С. 88.

41 Там же. С. 90.

42 Архив ФСБ PK. Сл. дело Я. Миляйс. С. 39-39 (об.).

43 Архив МВД PK, ф. 68, д. 63/1. С. 65.

ГЛАВА 4.

Анализируя трагическую историю массовых репрессий, нельзя обойти вниманием ту страшную роль, которую сыграли в ней средства массовой информации и сама общественность страны. Прозорливо пестовал В. Ленин газеты как коллективного организатора, агитатора и пропагандиста, ибо ясно понимал значение печатного слова в огромной России. Конечно, не Достоевские или Солженицыны (для которых «бедный человек» и «неучастие во лжи» — главное) сидели в редакциях тех лет. Но формально никто не заставлял журналистов нагнетать истерию, тем более указывать НКВД конкретные адреса. В архиве ФСБ РФ хранится дело «Переписка с редакцией газеты "Правда"». На сотнях страниц собкоры партийного органа, как бы соревнуясь друг с другом, спешат уведомить начальство о новых фактах, фактиках и домыслах. Не то чтобы им не хватало места на страницах «Правды» или местных газет, нет, одни из них свято верили в необходимость борьбы с врагами и пытались усовершенствовать ее, другие мечтали выслужиться перед начальством, третьи просто сводили личные счеты — зная, что от редакции до Лубянки самый короткий путь. Именно с подачи собкоров «Правды» при всех управлениях НКВД были созданы специальные приемные для «рабочих и служащих», которые также хотели внести свою лепту в «святое дело».

Отличился на этом поприще и собкор «Правды» по Карелии Борис Золотов (Шварцштейн). Первая его статья в газете была напечатана 9 сентября 1937 года, а служебное письмо, по существу — донос, отправленное им главному редактору «Правды» Л. Мехлису,

69

датировано еще 6 сентября. Вскоре главный фигурант письма — секретарь Каробкома ВКП(б) М. Никольский был арестован. Волной от его падения захлестнуло десятки людей. Вторая статья Золото-ва опубликована 11 сентября, служебное же письмо датировано 26 сентября. Проходит совсем немного времени, и упомянутый в статье и письме председатель ЦИКа Карелии Н. Архипов арестован.

Слово авторам — Л. Мехлису, редактору газеты «Правда», и корреспонденту Б. Золотову (Приложение № 8). Документы приводятся с небольшими сокращениями.

«ЦК ВКП(б) — товарищу Сталину. НКВД — товарищу Ежову.

Корреспондент «Правды» по Карелии тов. Золотов (Шварцштейн) прислал первые материалы, которые напечатаны в газете 9 сентября в виде обзора печати под заголовком «Рупор буржуазных националистов». Сейчас тов. Золотов прислал закрытое письмо, в котором сообщает о партийно-политическом положении в Карельской республике. Тов. Золотов пишет, что секретарь обкома Никольский не заслуживает политического доверия. Он все время выдвигал Павловича, оказавшегося членом террористического центра правых в Наркомлесе, был тесно дружен с арестованным сейчас Марьиным, Аксеновским, Новожиловым и другими. Далее тов. Золотов сообщает, что в Карельском обкоме продолжают работать политически сомнительные личности: Миляйс — зав. отделом агитации и пропаганды, Леонинок — зав. ОРПО и Пашков — зав. советско-торговым отделом.

Посылаю Вам для сведения копию этого письма. Л Мехлис». «Петрозаводск, 6 сентября.

Тов. Мехлис! В Карельском обкоме считают, что разгромом группы Ирклиса все сделано: аппарат очищен от врагов, в обкоме сидят честные работники, второй секретарь обкома Никольский — честный, проверенный большевик, сделал лишь одну ошибку, что не разоблачил Бушуева, бывшего председателя Совнаркома, организатора повстанческого движения в Карелии, и не принял меры к его разоблачению. Далее. Никольский сделал еще одну ошибку, что покорно выполнял все указания Ирклиса и никогда на бюро не выступал против ошибочных предложений Ирклиса.