Sunday, June 29, 2014

1 И.И.Чухин Карелия-37 идеология и практика террора

Иван Чухин
идеология и практика террора

идгологил и nfiaHmuHa mz^fiofia
ИЗДАТЕЛЬСТВО ПЕТРОЗАВОДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
PETROZAVODSK STATE UNIVERSITY PRESS

В оформлении обложки использован один из наскальных рисунков, сделанных заключенными лагеря на о. Большой Голец в Онежском озере (фото О. В. Чернякова). Из гранитных блоков, вытесанных вручную заключенными этого лагеря, в частности, сложен постамент памятника Ленину и построено здание МВА в г. Петрозаводске.

ПРАКТИКА ТЕРРОРА
Петрозаводск Издательство Петрозаводского государственного университета 1999













38.776 Ч 96
Автор книги, И. И. Чухин, опираясь на документы, архивные и газетные материалы, свидетельства участников и очевидцев, рассказывает о самых страшных годах, выпавших на долю нашего Отечества в тридцатые годы.
Книга адресована широкому кругу читателей.
К сожалению, трагическая кончина автора прервала его работу над
книгой.
Оригинал-макет подготовлен на оборудовании, предоставленном ООО *ЛэндМарк»
Издание осуществлено при финансовой поддержке АО «Кондопога»
ц 0503020500 Д2б(03)-99 




ISBN 5-8021-0022-2





©   Чухин И. И., 1999 ©   Издательство Петрозаводского университета, 1999

Слово о Аруге
В прошлом году ему исполнилось бы 50 лет. Он не дожил до своего юбилея — трагически погиб в мае 1997-го.
Мы были друзьями. И вот его нет, а я живой, значит, мне и писать это предисловие к его последней книге. Не знаю, как начать его. За окном жизнь, тепло, весна, шум проходящих машин, девичий смех. Трудно браться за текст, когда хочется молчать. Просто молчать... Я начинаю ненавидеть свою любимую и благословенную профессию журналиста.
Вероятно, начать нужно с биографии. Пусть мне в этом поможет сам Иван Чухин. В конце 1995 года он выпустил за свой счет небольшую книжку, которая называется «Отчет депутата Государственной Лумы Федерального Собрания Российской Федерации Чу хина Ивана Ивановича перед избирателями Карельского территориального округа № 16 Республики Карелия*. В ней честно рассказал, что смог и успел сделать за два года, представляя интересы граждан нашего края в высшем законодательном органе власти.
Последняя главка в отчете — самая короткая — отдана биографии.
«Чухин И. И. родился в Мурманской области в семье морского пограничника, четвертым ребенком. Отец родом из Архангельской области, мать — пудожских корней.
С 1954 года живет в г. Петрозаводске, где окончил школу и строительный техникум. После службы в армии работал в различных строительных организациях (бетонщик 4-го разряда, каменщик 5-го разряда) мастером, инженером. (Необходимо дополнить, что впоследствии он окончил факультет психологии Ленинградского государственного университета. — Прим. автора.)
В 1974 году по направлению трудового коллектива треста «Орг-техстрой» пришел на работу в уголовный розыск MB А Карелии. Участвовал в раскрытии тяжких преступлений практически во всех районах республики. За добросовестную работу неоднократно

поощрялся министрами внутренних дел КЛССР и СССР. Награжден медалями «За безупречную службу в органах внутренних дел* III, II и I степеней. В настоящее время — полковник милиции.
Чухин И. И. активно участвует в общественной жизни республики. В течение многих лет печатается в республиканских газетах, журналах «Север», «Карелия». Автор книг «Моя милиция», «Каналоармейцы», «Интернированная юность»... (Последняя почти не известна широкому кругу читателей. Она выпущена маленьким тиражом и посвящена истории 517-го лагеря интернированных немок ИКВА СССР. — Прим. автора.)
Прервем на минуту это повествование.
Что мы раньше знали о строительстве Беломорканала? Ничего, кроме большой лжи. А те, кто знал правду, молчали. Иван Чухин несколько лет собирал документы о первой «школе перековки» О ГПУ. Помню, в конце 80-х наш петрозаводский историк Александр Пашков, договорившись со своими коллегами, устроил ему публичное выступление в Историко-архивном институте. Мы приехали в Москву втроем — Чухин, Пашков и я. У входа в институт висело объявление: «История ББК. Аокладчик майор милиции И. Чухин». Под фамилией была приклеена пустая пачка «Беломорканала».
Зал встретил настороженно, почти враждебно. Здесь, в вотчине известного демократа первой волны Юрия Афанасьева, отношение к работникам правоохранительных органов было в то время, мягко говоря, недоверчивое.
— Аержись, Иван Иванович, а то и нас с тобой съедят, — с улыбкой сказал Пашков.
— Постараюсь, — серьезно ответил Иван и начал свой рассказ.
Он говорил больше часа, называя десятки имен узников и охранников, приводя по памяти всю бесчеловечную статистику стройки. С трибуны его провожали овацией.
Потом он написал книгу «Каналоармейцы», вышедшую в 1990 году в издательстве «Карелия». Это первая и пока единственная правдивая книга об истории возведения Беломорско-Балтийского канала.
Вернемся к биографии.
«После трехлетнего пребывания в партии был избран делегатом XXVIII съезда КПСС — 1990 год. Наглядно убедился в невозможное

7
ти реформирования большевизма и сразу же после съезда вышел из КПСС. Публично, через газету «Ленинская правда», объяснил коммунистам мотивы этого решения и предупредил об опасных тенденциях в высшем руководстве КПСС. В настоящее время И. Чухин член партии «Лемократический выбор России»... Мне вспоминается август 91-го.
После неудавшегося путча появился Указ Президента «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР». Лень недели был — суббота.
Иван позвонил мне домой. В это время он уже был народным депутатом России.
— Указ слышал?
— Слышал.
— Пошли обком закрывать...
(Правильнее, конечно, было бы сказать «реском», но республиканский комитет партии тогда чаще называли по старинке.)
Под вечер, около пяти часов, мы вдвоем пришли к зданию по Куйбышева, 5, показали милиционеру на вахте свои документы, прогулялись по этажам, они были пустынны, кабинеты закрыты, но из замочных скважин торчали ключи. К половине восьмого собралась депутатская комиссия, состоящая из членов горсовета и Верховного Совета республики. Стали приглашать на «акт закрытия» ответственных партийных работников. В большинстве своем они отказывались присутствовать при этом историческом событии. Согласие поначалу дал лишь секретарь горкома И. Шурупов. Вслед за ним подошел прокурор республики В. Богданов, который дозвонился до Москвы и определил наши действия как правомочные. Пока подготавливали бланки с подписями присутствующих, связались по телефону с Порожками, где находился на даче первый секретарь рескома Н. Кирьянов.
— Без меня не начинайте, — категорично сказал он. Подождали, пока подъедет Н. Кирьянов, и уже в присутствии
первого партийного лица стали опечатывать кабинеты.
— И это вся процедура, — в сердцах сказал Кирьянов, — смотреть, как наклеивают бумажки? Лучше б я баню протопил.
К одиннадцати часам кабинеты были опечатаны. Выключив в рескоме свет, мы ушли.

8
Валерий Верхоглядов
«В 1990 году, — говорится далее в биографии, — был избран народным депутатом РСФСР по Ленинскому избирательному округу. Являлся заместителем председателя Комиссии ВС РСФСР по реабилитации жертв политических репрессий. Один из авторов закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий». В этом качестве представлял Россию на международной конференции в Западном Берлине, консультировал ученых и журналистов США, Англии, Японии, Франции. Один из авторов полнометражного документального фильма «Канал имени Сталина». (Лобавлю: в последний год своей жизни Иван Чухин вместе с Юрием Амитриевым активно работал над «Книгой памяти», в которой поименно должны быть названы все жители Карелии, репрессированные в 1937— 1938 годах. — Прим. автора.)
В 1993 году избран депутатом Государственной Думы от Республики Карелия. Член Комитета по безопасности. Принимал участие в разработке законопроектов «О борьбе с коррупцией», «О борьбе с организованной преступностью», «О государственной защите потерпевших, свидетелей» и др.
За пять последних лет к депутату И. Чухину и его помощникам обратилось с различными вопросами более двух тысяч граждан и трудовых коллективов. Многим удалось помочь...»
По окончании своей депутатской деятельности Иван Чухин работал журналистом, был собкором по северо-западному региону еженедельника «Щит и меч». Подготовил к изданию рукописи книг «Соловецкий алфавит» — об узниках Соловецкого лагеря особого назначения и «Карелия-37: идеология и практика террора». Преподавал в Петрозаводском госуниверситете. Был председателем Карельского общества «Мемориал».
Это был честный, умный, принципиальный и очень порядочный
человек.
Книга, которую вы сейчас держите в руках, увидела свет благодаря активной поддержке сотрудников подразделения «Охрана» МВА Республики Карелия, Петрозаводского госуниверситета, родственников и друзей Ивана Чу хина.

ГЛАВА 1.
Шестьдесят лет назад в бывшем Советском Союзе произошла величайшая трагедия, когда сотни тысяч честных, законопослушных граждан были объявлены врагами государства и народа, расстреляны, замучены в застенках НКВД или превращены в лагерную пыль. Тысячи детей остались сиротами и главные годы своей жизни провели в жутких условиях детских домов. Миллионы родственников, объявленные «членами семьи изменника родины», десятилетия жили в обстановке общественного презрения и страха. Без преувеличения можно сказать, что 1937—1938 годы прошлись своей окровавленной косой по каждой советской семье.
За пятнадцать месяцев пресловутой «операции по борьбе с кулачеством, уголовниками и иным антиобщественным элементом» был окончательно уничтожен и без того тончайший слой интеллигенции, духовенства, военной и хозяйственной элиты советского общества. Сломлена и подавлена малейшая оппозиция существовавшему режиму коммунистической власти. В государстве и обществе на долгие десятилетия воцарились страх, покорность, воинствующий непрофессионализм, подлость, доносительство.
До сего дня историческая наука не может дать однозначного ответа на вопрос о непосредственной причине начала «операции» и тем более ее внезапного окончания. Слишком много факторов политической конъюнктуры, социально-экономической и демографической ситуации, откровенных провокаций и личных особенностей людей власти и толпы, медленно произрастая из ядовитых семян 1917—1918 годов, выросло и переплелось в это время в нашей стране.

Ю
Если суммировать все высказывания на эту тему, то можно выделить три основные группы обстоятельств, способствовавших началу «операции».
Социально-политические. Навязанный Сталиным курс на разгром крестьянства (в русле его идеи об усилении классовой борьбы), «подхлестывание» индустриализации страны, стиль и методы его руководства совсем неоднозначно оценивались в партии и обществе. Многих приводила в недоумение не только практика, но даже идеологическая непоследовательность Сталина. В Политическом отчете ЦК XV съезду ВКП(б) 2 декабря 1927 года И.Сталин говорил: «Неправы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ: сказал, приложил печать и точка. Это средство легкое, но далеко не действенное. Кулака надо взять мерами экономического характера и на основе советской законности. А советская законность не есть пустая фраза...»1
Замечательные слова! Но уже через два года, выступая на конференции аграрников-марксистов, Сталин объявил совершенно противоположное: «...от попытки ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к политике ликвидации кулачества как класса... Теперь у нас имеется, как видите, материальная база для того, чтобы заменить кулацкое производство производством колхозов и совхозов. Именно поэтому наше решительное наступление на кулачество имеет теперь несомненный успех»2.
Вместо успеха страна получила невиданное насилие, падение сельского хозяйства и голод. В 1932 году бывший секретарь Краснопресненского райкома ВКП(б) М. Рютин написал в своей работе «Сталин и кризис диктатуры пролетариата» и в обращении «Ко всем членам ВКП(б)» потрясающие слова:
«Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его кликой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. <...> С помощью обмана, клеветы и одурачивания партийных лиц, с помощью невероятных насилий и террора... Сталин за последние пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру... <...> Авантюристические темпы индустриализации, влекущие за собой колоссальное снижение реальной заработной платы, непосильные налоги, инфляцию, рост цен...

На всю страну надет намордник, бесправие, произвол и насилие, постоянные угрозы висят над головой каждого рабочего и крестьянина. Всякая революционная законность попрана!»3
Эти слова читали многие члены партии, в том числе Г. Зиновьев, Л. Каменев, Н. Угланов... Так случайно ли на XVII съезде ВКП(б), съезде «победителей», И. Сталин едва не проиграл пост Генерального секретаря С. Кирову?
Не молчали и выдающиеся представители интеллигенции. Известно письмо академика Ивана Павлова в Совет Народных Комиссаров СССР от 21 декабря 1934 года. Он писал: «...Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства... <...> Ни один же я так чувствую и думаю? Пощадите же Родину и нас».
Миллионы раскулаченных крестьян, в основном середняков, превратились из сторонников советской власти в ее личных противников. По отчету ОГПУ СССР на 1 января 1934 года в бегах находились около 400 тысяч спецпереселенцев. Это были, конечно, не «штыки», но четыре полнокровные армии агитаторов и пропагандистов. В агитации против советской власти на их стороне были 305 592 умерших за четыре года спецпереселенцев и миллионы умерших в «большой зоне».
Объективно сложной была и ситуация с общеуголовной преступностью, так как именно в тридцатые годы вошли в возраст и силу тысячи беспризорников гражданской войны. Это косвенно подтверждается результатами деятельности так называемых паспортных троек, которыми в 1937—1938 годах репрессировано более 200 тысяч человек «антиобщественного элемента».
Экономические. Индустриализация страны уже в первую пятилетку показала, что в стране нет достаточных людских и материальных ресурсов для таких темпов. Мартемьян Рютин писал: «•..в общем и целом мы имеем уменьшение основного капитала страны за четыре последних года на 5 млрд. рублей, или на 8,5 процента... уничтожение запасов золота, продовольствия, одежды, мебели,

12
запасов сырья для промышленности и пр. достигает также не менее 10 млрд. рублей. Мы живем в настоящее время буквально без всяких запасов, без всяких ресурсов со дня на день! <...> Уже в настоящее время в скрытом виде по Советскому Союзу имеется не менее 400— 500 тысяч безработных... Индустриализация, доведенная до абсурда, превратилась в подлинное народное бедствие и проклятье для народных масс...»4
Резерв на этом пути был только один — дальнейшее усиление интенсификации   труда,   ужесточение   дисциплины   и   экономии. В стране имелся такой опыт. Беломорканал, канал Москва—Волга, БАМ, освоение Сибири и Дальнего Востока силами заключенных доказали, что «трудовые армии» не такая уж плохая выдумка Л. Троцкого. Однако к 1937 году «человеческий материал», находившийся в лагерях, в значительной мере состоял из уголовников, злостных отказчиков и инвалидов. Так, приказом по Белбалтлагу НКВД СССР в марте 1937 года только по одному Верхне-Выгскому леспромхозу были преданы суду сразу 165 злостных отказчиков от работы. В этом же лагере даже после основательной «разгрузки» 1937—1938 годов из 86 567 заключенных 11 тысяч были инвалидами5. Понятно, что с таким «контингентом» трудно было рассчитывать на успех в решении грандиозных задач, которые уже планировались. Летом 1937 года СНК СССР, например, уже подготовил решения об открытии новых семи лесных лагерей на 14 000 заключенных, шести лагерей на строительстве вторых путей Байкало-Амурской магистрали, лагерей на строительстве крупнейших целлюлозно-бумажных комбинатов в Архангельске, Соликамске и Сегеже. В структуре ГУЛАГа НКВД СССР появились лагеря специального, оборонного, промышленного, железнодорожного и шоссейного строительства, по сооружению аэродромов, строительству и эксплуатации предприятий горно-металлургической, топливной, химической промышленности. А сотни ОКБ (особых конструкторских бюро), куда не посадишь абы кого? По оценкам различных историков, за 1937—1938 годы в лагеря поступило более миллиона новых заключенных6. Крепких, умелых, готовых работать сутками, чтобы доказать «ошибку следствия».
Субъективные обстоятельства. О диктаторских особенностях личности И. Сталина в литературе сказано уже много, вплоть до предположения о его психическом нездоровье. О роли и ответственности Сталина за массовые репрессии подробно и аргументиро

13
ванно рассказал в своей книге Д. Волкогонов: «Сталин все знал. Сталин руководил репрессиями. Сталин определял «стратегию» насилия. Сталин расставлял акценты в этом насилии. Сталин пытался скрыть подлинные масштабы репрессий путем ликвидации многих исполнителей террора»7. Но не следует сбрасывать со счетов и «свиту», которая всегда делает «короля». Как бы ни были велики «лимиты» на уничтожение людей, одобренные Политбюро ЦК ВКП(б), реальные цифры оказались намного больше. В первую очередь из-за того, что местные партийные вожди и начальники НКВД всеми силами старались доказать свою преданность, требовали все новых и новых жертв. Так, общий «лимит» для НКВД Карелии составлял 4 500 человек, репрессированы же были 8 428 человек. С требованиями дополнительных лимитов неоднократно обращались в Москву нарком НКВД К. Тенисон и секретарь обкома Н. Иванов. Новый нарком С. Матузенко осенью 1938 года, по согласованию с местными руководителями, дал команду (незаконную даже по тем временам беззакония) о выселении из Петрозаводска на острова в Онежском озере тысячи членов семей репрессированных финнов. После окончания «операции» секретарь Карельского обкома ВКП(б) Г. Куприянов писал в Москву: «Органы НКВД за эти два года провели, безусловно, громадную работу по разоблачению врагов народа, шпионов и т. д. Но при недостатках следственной работы мы не получили того, что могли получить...» Какой же вывод? — «...Устранить все недостатки с тем, чтобы успешней разоблачать врагов нашей партии, врагов народа»8.
Откуда такое усердие в зверстве? Прав оказался великий физиолог и психолог Иван Павлов. — «Кухарки», пришедшие к власти по трупам, принесли в политику и свою кухонную психологию: угодничество, зависть, склочность, стремление плюнуть в чужую кастрюлю только потому, что там бульон гуще. И страх. Животный страх от того, что народ может однажды призвать их к ответу...
Очередной кровавый рубеж начался 1 декабря 1934 года. Воспользовавшись убийством С. Кирова, Президиум ЦИК Союза ССР принял специальное постановление9 об «упрощенном порядке ведения следствия по делам о терроризме». Согласно этому постановлению на все «следствие» отводилось десять дней. Заседание суда следовало проводить  «келейно», без участия  сторон. Никаких обжалований

/4
и ходатайств о помиловании не принимать, а расстреливать осужденных немедленно после оглашения приговора. Этот сталинский закон окончательно отменял существовавший порядок судопроизводства. Лично И. Сталин указал НКВД и на «зиновьевский след» в убийстве Кирова. 30 декабря 14 участников так называемого «Ленинградского центра» были расстреляны. В январе 1935 года Военная коллегия Верховного Суда СССР, рассмотрев дело так называемого «Московского центра», приговорила к различным мерам наказания еще 19 видных большевиков, в том числе Г. Зиновьева и Л. Каменева. В апреле Особое совещание при НКВД СССР осудило 15 членов так называемой «московской группы рабочей оппозиции» во главе с видным большевиком А. Шляпниковым.
В августе 1936 года состоялось новое судилище над участниками «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского блока». В числе главных антисоветчиков вновь оказались Зиновьев и Каменев. Главный обвинитель на процессе А. Вышинский уже не стеснялся в выражениях: «...зловонная куча человеческих отбросов... взбесившиеся псы... гадина... помесь лисицы и свиньи... взбесившихся собак я требую расстрелять — всех до одного!» И все 16 членов блока были расстреляны.
Январь 1937 года. Военная коллегия Верховного Суда СССР рассматривает новое дело «параллельного антисоветского троцкистского центра». На скамье подсудимых 17 видных большевиков, в том числе Ю. Пятаков, К. Радек, Г. Сокольников, Л. Серебряков. И вновь Генеральный прокурор страны бросает в зал, на страницы газет и в души людей грязные, жуткие по своей сути слова: «...окончательно отпетые люди... авантюристы и проходимцы... атаман бандитской шайки... ничтожная гнусная кучка... я обвиняю вместе со всем нашим народом, обвиняю тягчайших преступников, достойных только одной меры наказания — расстрела, смерти! (Долго не смолкающие аплодисменты всего зала.)»
В июне 1937 года Верховный Суд Союза ССР рассмотрел дело так называемой «антисоветской троцкистской организации в Красной Армии». И 8 высших военачальников во главе с маршалом М. Тухачевским были расстреляны...
Все это были частные, хотя и крупные факты. Упивавшийся властью Сталин сводил счеты со своими соратниками по партии. Многие из них действительно заслуживали серьезного наказания, но не

15
за мнимые, а за явные преступления. Как, например, председатель ОГПУ Г. Ягода, главный фальсификатор политических процессов тридцатых годов, или М. Тухачевский, заливший кровью Кронштадт и жестоко подавивший восстание тамбовских крестьян.
Было бы полбеды, если бы дело ограничивалось только грызней московских вождей. Нет-нет, да и вспыхивали где-то в деревнях восстания против советской власти, в городах появлялись злые листовки против ВКП(б), НКВД и лично товарища Сталина. Несознательные азиаты, кавказцы и прочие народы никак не хотели становиться «единой исторической общностью». Тюрьмы и лагеря гудели от недовольства, а спецпереселенцы, которые еще не вымерли окончательно, бежали на родину...
Требовалось раз и навсегда поставить народ на колени. Но не просто поставить, а сделать так, чтобы оставшиеся в живых радовались уже тому, что их-то не тронули. На борьбу с народом требовалось поднять сам народ. Повязать всех кровью, подлостью, молчанием и страхом. Ничто так не объединяет массы, как общий враг. Враг народа.
Формально имевшееся в государстве уголовное законодательство уже давно не являлось препятствием для репрессий. Большевистские принципы диктатуры пролетариата и целесообразности властвовали над всем. С 1926 года следствие и судопроизводство осуществлялись уже на основе советских уголовного и уголовно-процессуального кодексов, которые, с одной стороны, давали гарантии законности, а с другой — открывали путь к произволу.
Так, статья 5 УПК утверждала, что «никто не может быть лишен свободы и заключен под стражу иначе, как в случаях, указанных в законе и в порядке, законом определенном». В статье 136 было сказано, что «следователь не имеет права домогаться показания или сознания обвиняемого путём насилия, угроз и других подобных мер». Целая глава кодекса — шестнадцатая — посвящалась «обжалованию действий следователя». С другой стороны, в статье 7 УК было определено, что меры социальной защиты, судебно-исправительного и медицинского характера могут применяться к лицам, «представляющим опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности». Еще более расширяла произвол статья 16: «Если то или иное общественно опасное действие прямо   не преду

16
смотрено настоящим кодексом, то основание и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления».
Другим принципиальным обстоятельством являлось то, что в первые десятилетия советской власти, наряду с уголовным правом и традиционным судопроизводством, в стране действовали особые репрессивные законы и внесудебные органы.
К наиболее известным относятся решения ВЦИК и ЦИК «о красном терроре», «об административной высылке», «об упрощенном порядке следствия» и т. д. Право внесудебного рассмотрения дел за контрреволюционные, должностные и некоторые общеуголовные преступления всегда имели ВЧК и ЧК. В 1922 году специальным декретом ВЦИК право внесудебной расправы, вплоть до расстрела на месте, получило и ГПУ. В следующем году этот орган получил право рассматривать дела на своей ведомственной судебной коллегии. Через десять лет, в 1934 году, эту коллегию заменило так называемое Особое совещание.
Активным сторонником репрессий и внесудебных органов был и главный законник страны Генеральный прокурор СССР А. Вышинский, который, в частности, сформулировал тезис о том, что признание обвиняемым своей вины является главным доказательством. Именно на этом — на выбивании признаний — строилось все «следствие» 1937 года.
В 1936 году в Советском Союзе была принята новая Конституция, основной закон жизни страны. Добротный документ с хорошими, правильными словами. Например, статья 30 утверждала, что «высшим органом государственной власти в СССР является Верховный Совет СССР», а статья 102 гласила: «правосудие в СССР осуществляется судами и специальными судами, создаваемыми по постановлениям Верховного Совета СССР». Но и по этой Конституции Союз ССР являлся государством диктатуры пролетариата. Да еще в недрах статьи 126 было скромно, но твердо сказано, что все сознательные советские люди могут вступить в ряды ВКП(6), «являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за укрепление и развитие социалистического строя и представляющую ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». Поэтому...
Весной 1937 года в Москве состоялся Пленум ЦК ВКП(б), ставший идеологическим обоснованием нового витка массовых репрессий.

17
Все пять вопросов повестки дня имели, по существу, одну цель — подготовить аппарат партии и НКВД, а также общественное мнение к предстоящей бойне.
2 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) принимает первое знаменитое решение по массовым репрессиям — П 51/94 «Об антисоветских элементах» (см. Приложение № 1):
«Послать секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий следующую телеграмму:
Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных в одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, — являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности.
ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД.
ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».
Во исполнение партийного решения НКВД СССР был подготовлен и издан оперативный приказ № 00447 от 30 июля 1937 года. Дежурные фразы об усилении классовой борьбы были заменены в приказе на более конкретные: «Перед органами государственной безопасности стоит задача — самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства».
Операция была рассчитана на четыре месяца «ударной работы», и приказ очень подробно расписывал всю процедуру: — контингенты лиц, подлежащих репрессии;

18
1 Сталин И. Политический отчет ЦК XV съезду ВКП(б) 2 декабря 1927 г. М., 1950. С. 93.
2 Сталин И. Собрание сочинений. Т. 12. С. 166, 169.
3 Реабилитаиия. Политические процессы 30—50-х годов. М., 1991. С. 94.
4 Там же. С. 401, 403, 413.
5 ГУЛАГ в Карелии. Петрозаводск, 1992. С. 139, 162.
6 Органы и войска МВД России. М., 1996. С. 359.
7 Волкогонов Д. Триумф и трагедия. М., 1989. С. 302.
8 ГАОПДФ, ф. 3, on. 5, д. 86. С. 73.
9 В докладе Н. Хрущева XX съезду КПСС говорилось, что постановление было подписано одним секретарем ЦИК А. Енукидзе по инициативе Сталина. См.: Реабилитация... С. 31.
— категории их опасности и меры наказания;
— порядок проведения операции;
— порядок ведения следствия;
— организация работы троек НКВД—УНКВД;
— порядок приведения приговоров в исполнение;
— система руководства операцией и отчетность.
Перечень материалов «следствия», необходимых для приобщения к уголовному делу, был краток: «ордер на обыск и арест, протокол обыска, материалы, изъятые при обыске, личные документы, анкета арестованного, агентурно-учетный материал, протокол допроса и краткое обвинительное заключение».
Итак, операция по ликвидации кулачества, уголовников и прочего антисоветского элемента и национальные операции были рассчитаны на четыре месяца. Однако...
14 января 1938 года НКВД СССР направил на места шифртеле-грамму № 109 о продлении работы троек до особого распоряжения.
31 января Политбюро ЦК ВКП(6) одобрило предложение НКВД о дополнительном количестве подлежащих репрессиям и продлении до 15 апреля национальных операций.
17 мая НКВД СССР своей телеграммой № 1061 продлил «альбомные» операции в Карелии до 10 июня...

ГЛАВА 2.
Репрессии в Карелии проходили по обидим планам Центра, на основе решений ЦК ВКП(б) и приказов НКВД СССР. Однако имелась и своя специфика, обусловленная геополитическим положением республики и историей ее советского периода. Созданная как форпост для продвижения революции в Скандинавию и полигон советской карательной политики (Соловки, Беломорканал), Карельская трудовая коммуна очень быстро убедилась в «прелестях» подобного положения. Еще 19 февраля 1921 года в письме в ЦК РКП секретарь Объединенного (Петрозаводско-Олонецкого) комитета РКП сетовал, что «...ни ЦК партии, ни какой другой центральный руководящий орган не дали местному партийному органу абсолютно никаких указаний о целях и задачах Карельской трудовой коммуны... «По слухам» здесь до некоторой степени готовится «буфер» для революционизирования Финляндии и Скандинавии... Если из простой, голодной, холодной старой Олонии хотят сделать «буфер», аванпост революции, Карельский интернационал... и если это все нужно для успеха революции и делается по указанию ЦК, то дайте указание и успех в настоящем деле наполовину обеспечен».
Архивные документы свидетельствуют, что Карельский обком ВКП(б) финансировал, в том числе и за государственный счет, нелегальную финскую компартию. 21 февраля 1933 года на заседании секретариата Карельского обкома слушали вопрос «о субсидии» Коммунистической партии Финляндии. Постановили: «утвердить на 1933 год в сумме 80 тысяч рублей». Спустя всего два месяца — новое решение «о выдаче единовременной субсидии в 200 тысяч рублей

го
Загранбюро КПФ». Постановили: «предложить фракции СНК отпустить 200 тысяч рублей, переведя эту сумму в распоряжение ОКВКП(б)1. В специально созданных «группах содействия КПФ» проходили обучение будущие финские коммунисты-подпольщики и шпионы. В ряде районов республики эти группы имели тайные склады оружия2.
В 1925 году в Карелии был создан Карельский егерский батальон, реорганизованный через шесть лет в бригаду. Его первым командиром стал опытный военспец Эйолф Матсон, сын крупного финского банкира, близко знакомый как с Поллингом, так и через своего отца с главнокомандующим финской армии Сихво. Костяк батальона  составили  выпускники  петроградской  интервоеншколы,  так называемые «красные финны». Среди рядовых егерей было много вернувшихся из Финляндии по амнистии карельских беженцев. Комбат Матсон сразу же взял курс на строительство батальона по образцу финской армии, на основе ее воинских уставов. Воинское приветствие и команда «смирно» отличались от установленных в РККА, приводя в ужас проверяющих чинов Красной Армии. Вместо принятого в армии физкультурного общества «Динамо» Матсон организовал союз под названием «Медведь» и даже предложил заменить на головном уборе красную звезду на  ...белого медведя. Библиотека батальона, как и библиотека интервоеншколы, состояла исключительно из финских изданий. Естественно, что Реввоенсовет Ленинградского военного округа не остался равнодушным ко всей этой крамоле, и в 1928 году Матсона перевели служить подальше от границы, в Новгород. Однако вскоре он вернулся в Карелию.
Вспоминает Эдвард Гюллинг: «В 1931 году, когда мне стало известно о реорганизации Карельского егерского батальона в бригаду, я на одной из сессий ЦИКа имел специальную беседу с Тухачевским и Фельдманом, перед которыми поставил вопрос о специфике карельских условий и просил их назначить командиром бригады Матсона. Тухачевский и Фельдман обещали это сделать, и во второй половине 1931 года Матсон вернулся в Карелию»3.
В рассматриваемый период республикой правили командированные партийно-административные вожди: финны Гюллинг и Ровио, белорус Аполоник, латыши Ирклис и Тенисон, украинец Матузенко... Единственный карел (да и тот тверской) на высоком посту — Павел Бушу ев.

21
Что касается демографической ситуации, то население республики в тридцатые годы составляло около 400 тысяч человек. Для выполнения собственного промфинплана Карелия ежегодно вербовала по стране до 50 тысяч наемных работников. В США активно действовал «Комитет технической помощи Карелии», и тысячи американо-канадских лесорубов приехали в Карелию строить социализм. Большая группа «красных финнов» прибыла сюда еще в 1918— 1919 годах. После неудачного «олонецкого похода» 1919 года и интервенции на Севере тысячи карелов (по данным НКВД — 18 тысяч), опасаясь репрессий, эмигрировали в Финляндию, а после объявленной амнистии 6 тысяч человек вернулись домой. Все они были взяты на оперативный учет в НКВД по окраске «каравантюристы»4. В 1930— 1932 годах в связи с экономическим кризисом в Финляндии и приходом к власти щюцкора в Карелию хлынула вторая волна перебежчиков общей численностью (по данным НКВД) до 7 тысяч человек. Основная часть их осела в Петрозаводске (3,5 тыс.), Прионежском районе (2,5 тыс.) и Кондопоге. По оперативному учету НКВД они проходили как «финперебежчики».
В республике проживали ссыльные члены «Промпартии», «новой оппозиции», «троцкистско-зиновьевского блока», сто тысяч заключенных Белбалткомбината НКВД и трудпоселенцев...
В тридцатые годы в Карелии еще только зарождались настоящая промышленность, пролетариат и интеллигенция. Основу промышленности составляли лесозаготовки и предприятия, технологически связанные с лесом. В Петрозаводске действовала крупнейшая в стране лыжная фабрика, которая выпускала в год более 300 тысяч пар лыж для Красной Армии, и Онежский тракторный завод. Строились Кондопожский и Сегежский бумкомбинаты, НИВА-ГЭС. Свою продукцию выпускали Оленегорские и Шокшинские разработки камня, рудник «им. Самойловича» в Чупе. Основу сельского хозяйства республики составляли сотни мелких колхозов. Впрочем, колхозники большую часть времени отбывали трудповинность на лесозаготовках, чем на своих хилых полях.
Большинство населения было неграмотным и малограмотным, даже председатель КарЦИКа Н. Архипов имел всего лишь «низшее образование». В органах НКВД малограмотные сотрудники составляли более половины личного состава. Программа первоначальной подготовки сержантов госбезопасности —• главных следователей 1937

22
года — например, по географии, начиналась с вопроса «Где находится СССР?».
Остро стоял в республике вопрос о государственном языке. Еще в двадцатые годы, когда эта проблема рассматривалась в ЦК ВКП(б), «главный языковед» страны И. Сталин сказал, что раз для карельского языка нет материальной основы — письменности, то нужно развивать финский язык. В 1932 году Совет национальностей СССР «нашел целесообразным приступить к созданию карельского литературного языка», но секретарь обкома Г. Ровио апеллировал к ЦК, и предложение не прошло. Известны решения партийных и советских органов республики о заселении национальных районов финнами, привлечении финских фермеров к руководству карельскими колхозами и т. д. По состоянию на 1933 год в республике из 371 524 человек насчитывалось 120 555 карелов и финнов, то есть менее одной трети5. В то же время число карелов и финнов, работающих в КарЦИКе, составило 67,2 процента, по РИКам — 46,5, по сельсоветам — 55,1 процента6. Именно эти обстоятельства — национализм и финизация — составляли ядро обвинений по делам контрреволюционных организаций в Карелии.
Политические репрессии в республике не ограничиваются только 1937—1938 годами. Первый удар политической репрессивной машины приняли на себя в тридцатые годы так называемые «кулаки». По данным Госплана КАССР, в 1927 году к найму рабочей силы прибегали всего 624 хозяйства, или 1,6 процента всех крестьянских хозяйств7. В большинстве своем это были середняцкие хозяйства, где и лошадь-то была редкостью. Чисто экономические меры давления на рачительных хозяев земли постепенно заменялись судебным преследованием, а затем и беззаконием. С 1 января по 31 августа 1931 года в Карелии был осужден 471 «кулак», в том числе 28 человек — к лишению свободы8.
В сентябре 1931 года, на основании совершенно секретного постановления бюро Карельского обкома ВКП(б) (протокол 36 от 08.08.31 г.), в 12 районах республики была проведена операция «по ликвидации кулачества как класса», и тысячи жителей были ограблены, унижены, выселены с родных мест в районы Кандалакши и Пудожа. При этом карельские вожди нарушили даже установленные Центром нормативы («процент кулацких хозяйств и процент коллективиза

23
uuu в районе»). Мотивировка такого усердия звучит в постановлении следующим образом: «п. 2. Учитывая пограничность ряда районов Карелии, активизацию кулачества в них, попытки просачивания в Финляндию и смыкания с финскими фашистами, а также наличие коллективизации не менее 40 процентов в пограничной зоне, согласиться с постановлением Республиканской комиссии о проведении ликвидации кулачества как класса в кратчайший срок во всех пограничных районах»9.
Не дремали и чекисты Карелии. 11 апреля 1932 года заместитель полномочного представителя ОГПУ в Ленинградском военном округе И. Запорожец направил председателю ОГПУ Р. Менжинскому докладную записку следующего содержания:
«В дополнение к моему устному докладу о разработках по Ингер-манландии и Карельским делам Особого отдела ПП ОГПУ в ЛВО, сообщаю, что их положение на сегодняшний день является следующим:
а) На территории Карелии.
1. Следственное дело по агентурной разработке «Гости» — Северный участок Карелии. По делу арестовано 27 человек, из них 22 каравантюриста. Следствием и собственными признаниями значительного количества обвиняемых установлено, что группировка представляет осевшую базу разведки и Карельско-Академического общества, ставившую задачу — оказание сопротивления всем мероприятиям Советской власти на селе, а также ведение разведывательной работы в погранполосе Карелии.
2. Следственное дело «Полярники» — тот же участок. По делу арестовано 9 человек, из них родственников зарубежных разведчиков 7 человек, участников каравантюры 1 чел. Группировка является базой финразведки, руководимой полковником Вилома, в задачу которой входило проведение диверсионных актов на ж. д. магистрали Мурманской ж. д., в районе новостроек, а также противодействие всем мероприятиям на селе. В совершении преступлений созналось 7 человек. Дело будет закончено к 1 мая с. г.
3. Следственное дело «Союзники-Удача» — Южный участок Карелии. По делу проходит 31 человек, пока арестовано 8 человек, дополнительная операция будет проведена 14 апреля с. г. Группировка является, как установлено следствием, базой финразведки и К.А.О., ведшей в погранполосе политическую и разведывательную деятельность. Дело будет закончено к 30 мая с. г.

4. Следственное дело «Самозванцы- — Южный участок. По делу арестовано 9 человек. Из них: 1 зарубежник-охранник, 2 ходока-двойника, остальные информаторы финского разведывательного пункта в Салми. Дело будет закончено к 15 мая с. г.
5. Следственное дело «Паутина» — Южный участок. По делу арестовано 4 человека. Все зарубежники, один из них наш закордонный осведомитель-двойник. Двое сознались в работе финохранки и выдали осевших в Петрозаводске перебежчиков, являющихся также охранниками. Дело будет закончено к 15 мая с. г.
6. Агентурное дело «Мухоморы» — Южный участок Карелии. По делу проходят родственники разведчиков салминского разведпунк-та и прямые разведчики — 34 человека. Дело намечено к ликвидации 15 мая, после получения материалов, подтверждающих разведывательные действия.
7. Агентурное дело «Буран» — Южный участок Карелии. По делу проходят как связисты и родственники разведпункта Питкяранта 18 человек. Дело намечено к ликвидации 15 мая. Пока по агентурным материалам установлена антисоветская деятельность и поджоги строений колхозов.
Итого по делам в Карелии проходят 127 человек, из них: арестовано 57 человек, подлежит аресту 70 человек»10.
В 1933 году в 15 районах республики органами ОГПУ была «вскрыта» контрреволюционная организация общей численностью 1 641 человек. Огромное дело получило громкое название «Заговор финского генштаба». В докладной записке И.Сталину (№50948 от 25.12.33 г.) «О ликвидированных с 1930 по 1933 год наиболее важных контрреволюционных организациях по СССР» зам. председателя ОГПУ Г. Ягода писал, что самыми крупными являлись контрреволюционная организация в Наркомземе — 6 тысяч человек, «Промпартия» — 2 тысячи человек. На третьем месте — «контрреволюционная диверсионно-повстанческая организация, созданная финским генштабом, охватившая 15 районов Карелии и 8 районов Ленинградской области. Ликвидирована в 1933 году. Крупную работу организация развернула в частях Отдельной Карельской егерской бригады». В этой же докладной говорилось и о «контрреволюционной повстанческо-дивер-сионной группе, действовавшей на ст.Масельгская, Майгуба, Паран-дово, Кемь и в прилегающих к ним районах, вскрыта в 1933 году. Группа возглавлялась Пистолькорсом Ф. К., бывшим бароном и поме

25
щиком, состояла из 55 человек классово-чуждого элемента, раскулаченных, высланных и скрывшихся от раскулачивания».
Содержание обвинений по делу о заговоре финского генштаба практически одинаково для всех 23 ячеек, можно рассмотреть их на примере одной — Олонецкой -ячейки повстанцев из 89 человек. Обвинительное заключение по этому делу написано следователями ОГПУ как исторический роман с детективным сюжетом. Об этом свидетельствуют даже подзаголовки.
Так, Историческая справка по Олонецкому району начинается с дореволюционных времен, подробно исследуется географическое, военно-стратегическое и современное состояние. Следователи совершают подробный экскурс в подготовку так называемого «олонецкого похода» 1919 года, анализируют причины его неудачи и эмиграции карелов в Финляндию. В справке щедро цитируется «Сборник памяти олонецкой экспедиции» под редакцией Сихво и Игнациуса. Утверждается, что большинство карельских беженцев прошли специальную подготовку в Сердобольской разведывательной школе и, воспользовавшись амнистией, вернулись в Карелию со специальными шпионскими заданиями. Особо тревожными обстоятельствами следствие посчитало то, что район на 100 процентов заселен карелами, из которых четвертая часть — бывшие каравантюристы. Коллективизация в сельском хозяйстве достигла лишь 50,8 процента, а по лесозаготовкам район занесен на «черную доску». Смысл этой главы заключался, видимо, в том, чтобы убедить суд в необходимости борьбы ОГПУ с врагами, которые захватили все командные посты в районе, начиная с председателя РИКа. Хотя и раньше чекисты не дремали. Еще в 1925 году в Олонецком районе было репрессировано 95 человек, обвиненных в пособничестве финским шпионам братьям Сечкиным. В 1932 году, как уже сказано, была «вскрыта» группа салминской резидентуры — 10 человек. Но враг не дремлет...
Следствие не утруждало себя поисками и доказательствами конкретных фактов вины новых контрреволюционеров. Все обвинение построено на предположениях типа «хотели убить председателя сельсовета Гаврилова, но им помешал проезжавший гражданин», «весь Олонецкий район был бы почти сразу охвачен восстанием», «особо активно должна была проявляться диверсионная работа финраз-ведорганов в момент восстания» и т.д. Несмотря на все угрозы

гб
и избиения, 42 олонецких обвиняемых вообще не признали за собой никакой вины, и ОГПУ не решилось вынести дело на рассмотрение суда. Судьбу всех обвиняемых решала Тройка ОГПУ: 14 человек получили расстрел с заменой на десять лет концлагеря, остальные просто по десять лет лишения свободы11.
Характерно, что еще в обвинительном заключении «писатели» ОГПУ предсказали результат своей работы. «Выводы. Своевременная ликвидация ячейки не только расстроила планы фингенштаба, но и значительно оздоровила район, дав основной показатель — снятие района с «черной доски». Вот ведь как просто: загнали сотню человек в лагерную пыль, и район — не то чтобы стал процветающим (это не важно), а был снят с пресловутой «черной доски».
Летом того же 1933 года следователями 3-го пограничного отряда по обвинению в шпионаже и подготовке восстания были репрессированы еще 100 человек так называемых «финских боевиков». Госграница тогда проходила через густонаселенные места: Погранкондуши, Палалахта, Поросозеро, Реболы...
Не отставали от своих коллег и чекисты Балбалтлагеря ОГПУ. Летом 1933 года ими было сфальсифицировано уголовное дело против 50 заключенных лагеря и жителей Повенца. Ядро контрреволюционной организации составляли священнослужители: архиепископ Самарский Александр Анисимов, архиепископ Калужский Николай Винокуров, член Синода Павел Красотин, священники, протоиереи... Обвинение стандартное: «широкая агитационная работа контрреволюционных элементов лагеря и местного населения за отторжение территории АКССР к Финляндии вместе с ББВП»12.
1 апреля 1935 года постановлением бюро Карельского обкома ВКП(б) был утвержден план мероприятий «по очистке 22 км пограничной полосы Карельской АССР от кулацкого и антисоветского элемента»13. В соответствии с этим планом подлежали выселению жители Олонецкого, Пряжинского, Петровского, Ребольского, Кале-вальского, Ругозерского и Кестеньгского районов. Руководили выселением специальные тройки в составе секретаря райкома ВКП(б), председателя РИКа и представителя НКВД.
Выселяемым семьям разрешалось взять с собой двухмесячный запас продовольствия, одежду, обувь, хозяйственный инвентарь и домашнее имущество, но не более 30 пудов общего веса на семью. «Кулацкое имущество» и скот конфисковывались с передачей в кол

27
хозы. Хотя непонятно, какие еще кулаки и имущество могли остаться после грабежа 1931 года? Но в конце апреля начальник ГПУ Карелии К. Шершевский уже докладывал секретарю обкома Г. Ровио: «24.04.35 г. со станции Петрозаводск на станцию Кузнецк отправлен эшелон № 14 с выселяемыми из полосы действия 3-го погранотря-да — 172 семьи, общей численностью 836 человек... 25.04 из полосы действия 1-го погранотряда (Калевала—Кестеньга) и Ребольской погранкомендатуры выселены 103 семьи общей численностью 597 человек...»14
1935—1936 годы прошли в Карелии под знаком шпиономании. Десятками ликвидировались «вражеские гнезда» в пограничных районах. Арестован и осужден «шведский шпион» А. Усениус (нарком легкой промышленности) и «финский шпион» О. Вильми (председатель радиокомитета). Именно он руководил когда-то в республике группами содействия ФКП как уполномоченный ее ЦК. Судьба Отто Вильми трагична. Он был осужден в 1936 году Верховным судом КАССР по статье 58-10 на семь лет лишения свободы. Однако с началом операции вновь этапирован в тюрьму и по тому же самому обвинению 4 января 1938 года приговорен комиссией НКВД и Прокурора СССР к расстрелу.
Значительную роль в развитии ситуации в Карелии сыграли московские события, в частности, развернувшаяся в ЦК ФКП и руководстве Коминтерна борьба за власть между О. Куусиненым и К. Маннером. Еще летом 1933 года член ЦК ФКП Ганна Мальм (жена К. Маннера), выступая на совещании в Петрозаводске, подвергла резкой критике работу Куусинена. В результате была выведена из состава ЦК и исключена из партии «за оппозиционную борьбу». 12 мая 1934 года секретариат Коминтерна специально заслушал вопрос «О разногласиях внутри руководства КПФ» и рекомендовал товарищам прекратить исторические споры по поводу финской революции. Маннер дал такое согласие и был переведен на работу в сектор стран Америки. Но кому-то из товарищей этого показалось мало. 1 июля 1935 года на стол Сталина легла грозная бумага из НКВД, знаменовавшая новый виток репрессий против финнов.
«Нами ликвидирована к. р. группа бывших руководителей и членов финской компартии, ставившая своей целью активную борьбу с нынешним руководством финской компартии, вплоть до применения

28
террора, по примеру совершенного террористического акта над руководителями ЦК финской компартии в 1920 году в Ленинграде.
С декабря 1934 года группа эта организационно оформилась и переросла в к. р. фашистскую организацию, ставившую перед собой задачу борьбы с руководством Коминтерна и КПФ, агитации против ЦК КПФ, смены ее руководства, насаждение своих людей на командные посты в Карелии и подчинения своему влиянию финской коммунистической прессы. В состав группы входят: Пукке Вяйно, член ВКП(б), слушатель института красной профессуры, б. секретарь загранбюро ЦК КПФ, дважды исключавшийся из рядов ВКП(б), дважды арестован и выслан за участие в теракте 1920 года; Рау-тио Вяйно, член ВКП(б), слушатель института мирового хозяйства, в прошлом один из руководителей ФК Карелии, отведенный от работы по финнам и исключенный за троцкизм; Мальм Ганна, б. член ВКП(б), член ЦК КПФ, выведена из состава ЦК... По согласованию с тт. Ежовым и Пятницким, нами арестовывается Маннер...»15
Участникам группы было предъявлено обвинение по статье 58-4 «способствование в контрреволюционных целях финской буржуазии». Маннеру, Пукке, Раутио и Киви кроме этого вменялось в вину и «взращивание террористических настроений в отношении т.Куусинена». Не террор и даже не подготовка террористического акта, а именно так — взращивание настроений. Обвинительное заключение по делу группы Маннера писал известнейший следователь прокуратуры СССР Лев Шейнин, который утверждал, что именно Маннер и Ласконвирта выдали финской охранке Тойво Антикайнена и Герту Куусинен. Никаких доказательств этого, как и всего остального, в деле нет. Есть только политика и сведение личных счетов. Приговор за политические разногласия оказался исключительно суровым. Пукке, Киви и Ласконвирта были расстреляны, остальные осуждены на срок от пяти до десяти лет лишения свободы. Уже тогда в деле Маннера появились далеко идущие показания на Ровио, Гюллинга и других руководителей Карелии. Результат не замедлил сказаться.
В августе 1935 года на Пленуме Карельского обкома ВКП(б) были сняты с работы секретари Ровио и Аполоник. В сентябре отозван в Москву Гюллинг. Формулировки вины пока еще были туманными: «за потерю революционной бдительности, национализм, антисоветскую практику». Срочно была расформирована Карельская егерская бригада, а десятки ее офицеров арестованы и осуждены.

1936 год знаменуется выходом в свет постановления ЦК ВКП(б) «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского блока». При обсуждении этого постановления и передовой статьи в газете «Правда» «Уметь распознать врага» в парторганизациях республики был устроен настоящий шабаш. Протоколы и резолюции собраний полны сотнями фамилий бывших и нынешних коммунистов, заподозренных в троцкизме. Большинство из них исчезли затем в жерновах репрессивной машины. Но и многих из тех, кто проявил принципиальное усердие, не миновала горькая участь. Например, директор Кондопожского ЦБК Г. Ярвимяки на собрании выдвинул такой тезис: «Мы должны добиться такого положения, чтобы каждый коммунист был чекист»16. В 1937 году он был расстрелян такими же коммунистами-чекистами.
В критическом запале досталось (и справедливо) даже профессиональным чекистам. В протоколе собрания парторганизации ББК НКВД отмечалось, что член пленума Фирсов говорит: «Я не верю в честность начальника лагеря Успенского, по соцпроисхождению он сын псаломщика, женился на бывшей заключенной контрреволюционерке, которая, по сведениям, из-за ревности стрелялась. Успенский до организации парткома был большой грубиян и человек, который не любит самокритику»17. Это точно. Если бы коммунисты ББК поинтересовались деятельностью Д. Успенского в Соловецком лагере особого назначения, то они бы узнали, что больше всего он любил лично приводить в исполнение приговоры о расстреле.
Однако большинство рядовых коммунистов смутно представляли «троцкизм» и свои задачи в борьбе с этим злом. Чего стоит одна только резолюция Пудожгорской первичной парторганизации: «...B области сожительства вольных граждан с заключенными поставить вопрос перед вышестоящими организациями о запрещении сожительства»18. Дело, однако, не ограничилось резолюциями и «постановкой» вопросов. Из партии были исключены 1 650 человек, отозвано 732 депутата, или 17,7 процента всех депутатов, арестовано и осуждено за время проверки партдокументов 146 человек19.
Уже первые «поиски ведьм» выявили «троцкистское охвостье» в Карплане, Наркомместпроме, пединституте, на Онегзаводе. В числе троцкистов были арестованы: высланная в Петрозаводск врач Наркомздрава Геня Родомысльская (сестра Зиновьева), директор Дорожного техникума Август Вызу, инструктор обкома ВКП(б) Ганс

30
Абен и два помощника прокурора республики — Аксеновский и Пар-фентьев. По состоянию на 25 мая 1937 года (по отчету НКВД) было «ликвидировано 8 контрреволюционных троцкистских групп общей численностью 45 человек. Еще 35 человек арестованы за контрреволюционные высказывания в связи с троцкистскими процессами в Москве»20.
Документы архивного фонда «Переписка НКВД с Каробкомом ВКП(б)» позволяют проследить, как планомерно накалялось и раздувалось пламя предстоящих массовых репрессий. В 1937 году, в связи с постановлением правительства СССР, в Карелии была введена пониженная норма продажи хлеба. Очереди за хлебом доходили до 150— 200 человек даже в Петрозаводске. Сводки НКВД полны критических высказываний граждан о том, что «хлеб отправили в Испанию, а нас заставляют голодать», «какой там праздник 1 Мая, когда куска хлеба нет, дети и те с голоду подыхают». На многих предприятиях образовались двух-, трехмесячные задержки зарплаты, и население начало в массовом порядке сдавать облигации займов. В леспромхозе п. Матросы «200 лошадей по 4—5 суток стоят без сена и овса. Дохнут...» Срывается план подготовки к весеннему севу... к сплаву... растет количество лесных пожаров. Во всех этих бедах НКВД ненавязчиво обвиняло «контрреволюционеров». Впрочем, были и конкретные факты — антисоветские листовки, «зав. избой-читальней П. Зеленко, пристреливая малокалиберную винтовку, умышленно прострелил портреты Сталина и Жданова...», и т.д.
9—10 апреля 1937 года в Петрозаводске состоялось оперативное совещание личного состава УГБНКВДКАССР по обсуждению итогов Пленума. С докладом выступил нарком Тенисон, а затем более 30 сотрудников (из 82 присутствовавших на совещании) наркомата и райотделений критиковали друг друга и занимались публичной самокритикой. Так, помощник оперуполномоченного Заонежского РО НКВД сержант госбезопасности И. Терехов посетовал, что агентурная разработка «Чудотворцы» на церковников ведется уже десять лет. Начальник Петровского РО А. Чернов заявил: «...по разработке «Повстанцы» я сигнализировал в декабре 36 года, но я не получил ни помощи, ни указаний». Все оперативники дружно критиковали зам. наркома Солоницына, который заставлял их по нескольку раз переписывать протоколы допросов, а сам «причесывал» их не только по форме, но и по содержанию.

31
В заключение К. Тенисон признал недостаточное руководство райотделениями, затягивание дачи указаний по разработкам. Призвал резко активизировать работу с агентурой, усилить бдительность, поднять старые, интересные разработки из архивов. В общем, делами (следственными) ответить на критику партии.
В мае 1937 года на областной партийной конференции при обсуждении итогов февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) секретарь Каробкома П. Ирклис и нарком внутренних дел республики К. Тенисон еще раз призвали к бдительности. Нарком, в частности, говорил: «Успокаиваться на том, что мы покончили с националистическим элементом, было бы совершенно неверно... В Карелии осели за все годы около 10 тысяч перебежчиков из Финляндии и Америки... За шесть лет, с 1930 года, из этих 10 тысяч мы арестовали 1720 человек, 450 как шпионов, 300 — контрреволюционный элемент и националисты, около 900 человек — при попытке перейти обратно в Финляндию. Тов. Ирклис в своем докладе говорил, что у нас особого вредительства нет. Может быть, на сегодня и нет, потому что нового мы сейчас ничего не строим»21.
Руководители обкома (Ирклис и Никольский) заслужили немало похвальных слов от делегатов партконференции. Без фамилий, в общем виде говорилось об оживлении среди «контрреволюционеров», не вычищенных из партии и из жизни за два десятилетия советской власти.
В июне—августе 1937 года бюро OK ВКП(б) рассмотрело два важных вопроса, оказавших влияние на ход последующих репрессий: о работе прокуратуры и о состоянии Наркомюста. В итоге была выражена просьба к А. Вышинскому о снятии с должности прокурора республики «т. Гертнера, который не обеспечил четкого проведения классовой линии, проявил либерализм и политическую близорукость в своей работе и допустил ряд чрезвычайно серьезных политических ошибок»22. Проверявший работу прокуратуры и суда зам. прокурора Ленинградской области Шпигель нашел в прокуратуре Карелии лишь одного хорошего работника — зам. прокурора Г. Михайловича, «но у него большой недостаток — он недостаточно грамотен»23.
Проверка выявила недостатки и в работе Верховного суда КАССР, который «в своей практической деятельности проводил правоопор-тунистическую линию в карательной политике судебных органов республики». Слишком активно, по мнению проверяющих, работала кас-

сационная коллегия, снижая сроки наказания. ««Спецколлегия Главсу-да КАССР за 1936 год рассмотрела 80 дел, осудила 103 человека и оправдала 25 обвиняемых — 20 процентов. Процент громадный»24. Еще больше нареканий вызвала работа лагерного суда ББК, который «вынес оправдательный приговор зятю врага народа Троцкого — контрреволюционеру Моглину». Решением обкома ВКП(б) председатель Верховного суда КАССР А. Иост и 16 судебных работников были сняты с работы, исключены из партии и впоследствии репрессированы.
5 августа 1937 года, в день официального начала «операции по борьбе с кулачеством, уголовниками и иными антисоветскими элементами» газета «Красная Карелия», официальный орган Карельского обкома ВКП(б) и ЦИК КАССР, лишь один раз поднимала эту тему. В передовой статье о новом избирательном законодательстве было сказано: «...ни на минуту не забывать, что остатки разбитых эксплуататорских классов, японо-германские шпионы и диверсанты, троцкистско-бухаринские последыши, буржуазные националисты, а также церковники и сектанты сейчас попытаются и будут пытаться использовать советскую демократию в своих классовых интересах».
В остальном материалы номера спокойно отражали жизнь республики: открытие курсов агитаторов в Кем'!, снижение цен на овощи, успехи рыбаков и стахановцев сенокоса. Рассказывалось о том, что группа карельских спортсменов — Кивекяс, Ойнонен, Вялимаа и Сисюнин выехали на Всесоюзные соревнования ДСО «Динамо», а в Доме народного творчества можно посмотреть новый звуковой фильм «Карл Бруннер»...
Никто из 400 тысяч жителей Карелии не догадывался, что с этого дня жизнь каждого из них висит буквально на волоске. Что косой взгляд чекиста, одно неосторожное слово могут оборвать этот волосок в любую минуту. Люди не знали, что национальная принадлежность или события прошлой жизни уже тянут их пудовыми гирями в пропасть. Многие, очень многие из них скоро окажутся в Доме народного творчества, но не на киносеансе... А просто потому, что живут в это время в этой стране.

33
1 ГАОПДФ, Особая папка.
2 В спецсводке НКВД КАССР № 1631 от 05.10.37 г. по делу контрреволюционной националистической организации в Карелии говорилось, что «представительство ФКП в Карелии и группы содействия были созданы по инициативе троцкиста Маннер Кулерво». В 1938 году на допросе в НКВД арестованный председатель СНК Карелии Э. Гюллинг показал, что «создание групп содействия ЦК ФКП (одобренное финской секцией Коминтерна) преследовало целью подготовку кадров работников финкомпартии. Группы эти должны были строить свою работу по принципам строжайшей конспирации». ЦАФСБРФ, ф. 3, on. 5, д. 285. С. 103.
3 ЦА ФСБ РФ, ф. 3, on. 5, д. 285. С. 99.
4 Окраска — специальный термин НКВД, обозначающий категорию поду-четников.
5 Поттоев Ф. Советское строительство АКССР // Советская Карелия. М.; Л., 1933. С. 119.
6 Бихдрикер Д. Коренизация советского аппарата, подготовка советских национальных кадров и административное районирование // Там же. С. 193.
7 НА PK, ф.698, оп.1, д. 54, С. 48.
8 Народное хозяйство Карелии. Петрозаводск, 1991. С. 181—182.
9 ГАОПДФ, Особая папка.
10 Архив автора.
11 В пятидесятые годы все дела «о заговоре финского генштаба» были пересмотрены, прекращены за отсутствием состава преступления, и все обвиняемые реабилитированы.
12 Архив МВД PK. Сл. дело 3433-33 г. С. 314.
13 ГАОПДФ, Особая папка. Характерно, что после окончания «зимней войны» была проведена вторая такая же операция. В соответствии с приказом народного комиссара внутренних дел СССР обком принял постановление «О сселении населения, проживающего в 40-километровой зоне от государственной границы в тыловые районы». Вновь были созданы тройки из представителей НКВД, СНК и OK ВКП(б), определены районы республики для переселения 30 тысяч жителей бывшей Финляндии. В дальнейшем секретарь обкома Г. Куприянов обратился в ЦК ВКП(б) с предложением «всех враждебно настроенных финнов (переселенных с б. территорий Финляндии) переселить в отдаленные области Союза (Якутия или Омская область)». (Там же.)
14 Архив МВД PK, ф. 40, д. 49/1. С. 263.
15 Архив автора.
16 ГАОПДФ, ф. 3, on. 4, д. 58. С. 54.

54
17 Там же. С. 24.
18 Там же. С. 62.
19 ГАОПДФ, ф. 3, on. 4, д. 203. С. 73, 86; д. 205. С. 72.
20 Архив МВД PK, ф. 40, д. 49/4. С. 45.
21 ГАОПДФ, ф. 3, on. 4, д. 205. С. 74-77.
22 Там же, д. 246. С. 79.
23 Там же, д. 403. С. 304.
24 Там же. С. 14.

2 И.И.Чухин Карелия-37 идеология и практика террора


ГЛАВА 3.
Постановление ЦК ВКП(6) и приказ НКВД СССР № 00447 явились, по существу, лишь спусковым крючком громадного механизма государственной репрессивной машины, которая к 1937 году уже имела богатый опыт карательной работы. Правда, это был опыт массовых, огульных операций по уничтожению, депортации или «изоляции» отдельных категорий граждан, что отмечалось и на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б). Но выполнение нового партийного решения и приказа НКВД СССР требовало от чекистов именно таких знаний и навыков.
«Наиболее злостных» — расстрелять, «менее активных» — отправить в лагеря. Отпущен специальный «лимит» на репрессии, который необходимо выполнить, а еще лучше — перевыполнить. Не требуется никакого особенного следствия, подозреваемого можно даже пытать. Если не признается, то тоже не беда: кто его будет слушать? Запрещалось только одно — высказывать сомнения и проявлять снисхождение к врагам. А врагов, ох, как много, в том числе и в Карелии.
В каждом районном отделении НКВД имелись агентурные разработки на подозреваемых в шпионаже, вредительстве и прочей антисоветской деятельности. В архивах хранились сотни дел на финперебежчиков, иностранцев, троцкистов, эсеров, эсдеков, Церковников, сектантов... Например, в акте приемки Пудожского РОНКВД 1937 года сказано, что в 260 населенных пунктах района проживает 26 тысяч человек, из которых 1 314 являются «контрреволюционным элементом». На картотечном учете райотделения

зб
состояло 575 человек, имелось 247 дел-формуляров (в том числе 109 — на бывших членов ВКП(б) и 120 — на финперебежчиков). Ведется 163 литерных дела, начиная с РИКа и кончая детским домом1.
Естественно, что все эти бумажки, компрометирующие конкретных подучетников, тщательно сохранялись и накапливались. Примером может служить дело рядовой колхозницы, уроженки и жительницы деревни Мунозеро Петровского района Евдокии Алексеевой. В 1919 году она была арестована и десять месяцев просидела в Бутырской тюрьме как заложница за своего мужа, бежавшего в Финляндию вместе с белофиннами. Выпустили, вернулась домой... В феврале 1924 года ГПУ Карелии произвело в ее доме обыск и изъяло товары ширпотреба финского производства. Контрабанду доказать не удалось, но все материалы хранились в архиве, вместе с данными о первом аресте. Пригодились они в 1938 году, когда Е.Алексеева была арестована и расстреляна как финская шпионка.
Каждый отдел наркомата вел сотни литерных дел по отраслям промышленности, культуры, общественной жизни, где кроме объективных статистических данных был щедро представлен и «компромат» на конкретных людей. Более 700 агентов и осведомителей НКВД Карелии денно и нощно собирали слухи в надежде получить свои тридцать серебряников...
Наконец, в архивах хранились и сотни уголовных дел, ранее прекращенных по тем или иным причинам. «...Через некоторое время на основании телеграммы Прокуратуры Союза пересматривались ранее прекращенные дела и возвращались в НКВД. В числе таких дел было возвращено и дело по вредительству в Шелтозерском районе... оно было дополнено материалами Пудожа и др. В результате чего НКВД вскрыл крупную антисоветскую организацию «правых» в Наркомземе Карелии и периферии»2. Это цитата из показаний А.Солоницына, зам. наркома НКВД Карелии, на которого, как на специалиста, приходится ссылаться.
Гигантские масштабы репрессий в Карелии родились практически из двух агентурных разработок, заведенных районными отделениями еще в 1936 году.
Агентурную разработку по окраске «Повстанцы» завел начальник Петровского РО НКВД КАССР А. Чернов. Район приграничный, густо населен финнами и карелами. В 1933 году здесь дружно громили заговорщиков  «финского генштаба», а  в  1935-м  — «белофинских

37
боевиков». Выселяли и увозили неблагонадежных. Однако агентура доносила, что дух великой Финляндии еще не выветрился, а недостатки в сельском хозяйстве и срыв лесозаготовок есть не что иное, как прямое вредительство делу социализма. Начальник РО неоднократно просил руководство НКВД санкционировать реализацию дела и начало арестов. Но аресты и следствие начались лишь летом 1937 года.
Из объяснения младшего лейтенанта милиции М. Ефремова: «7 июля 1937 года я был вызван начальником управления милиции КАССР с места моей работы в Олонецком РОМ НКВД (где я работал в должности уполномоченного уголовного розыска). В УРКМ мне предложили явиться в НКВД для участия в следственной работе, проводимой 4-м отделом, начальником которого был тогда Калинин. Тов. Калинин рассказал мне о том, что вскрыта контрреволюционная повстанческая организация в Петровском районе и что я должен буду работать на следствии по допросу участников этой организации. Калинин меня предупреждал, что надо быть осторожным при допросах, так как дело буду иметь с врагами народа, которые способны на разные пакости — побеги, отказ от признания и т.д., и что надо работать с ними день и ночь, добиваться признания.
Через месяц примерно была организована бригада под руководством начальника Заонежского РОНКВД Тидора, куда был направлен и я. В этой бригаде были следователями красноармейцы из 52-го полка: Фуфачев, Самочетнов, Сесютин и ряд других товарищей до 15— 20 человек. Затем были милиционеры из особого взвода милиции: Лихачев, Ливенсон, Реунов, Иванов и др. Вся эта бригада была направлена в здание Ошосдора на Гористой улице, где мы занимались около месяца, а затем были переведены в здание Дома народного творчества, где работали также около двух месяцев, а затем в здание милиции на ул. Урицкого...»3
Реализация агентурного дела «Повстанцы» началась в июне 1937 года, еще до официального начала массовой операции. 20 июня УНКВД по Ленинградской области (которому в то время подчинялся НКВД КАССР) направило начальнику 4-го отдела ГУГБ НКВД СССР Литвину спецдонесение «о контрреволюционной повстанческой организации в Петровском районе АКССР» (Приложение №2), в котором говорилось о трех группах из девяти человек. Главным контрреволюционером был объявлен директор районного лесхоза Вишневский,

38
бывший поручик царской армии. Руководителями групп — объездчик лесхоза Трофимов, зав. смолокурней Герасимов и рабочий лесхоза Максимов, бывший «каравантюрист».
Через неделю, в следующей спецсводке рапортуется о разоблачении уже 36 участников повстанческих групп в девяти населенных пунктах района: Спасская Губа, Пайгуба, Гомсельга, Галлезеро, Верхняя Ламба, Утуки, Тереки, Декнаволок и Гутсельга. Еще через неделю в числе арестованных было указано 62 человека и объявлено о связи с соседним Пряжинским районом...
Забегая вперед, отметим, что в 1958 году военный трибунал Северного военного округа рассмотрел дела на участников контрреволюционной организации в Петровском районе и полностью реабилитировал 75 человек.
Одним из первых по этому делу был арестован фельдъегерь отдела связи НКВД, уроженец Петровского района Д. Кормушов. «Бригада» трудилась не покладая рук, и на шестнадцатый день непрерывного допроса Кормушов подписал показания о том, что является участником повстанческой группы, в которую входят 66 человек из десяти деревень района. Через неделю еще 30 человек появляются в показаниях, подписанных Д. Кормушовым.
В основном это была, как выражались чекисты, «низовка»: малограмотные крестьяне, лесорубы и ничего не понимающие по-русски финские переселенцы. Но попадалось и руководство: Нефедов — председатель Гомсельгского сельсовета, Вишневский — директор райлесхоза, Григорьев — управляющий отделением Госбанка. Все они, естественно, имели связи и знакомства в других районах и среди руководителей республики. Самый главный «руководитель повстанческой организации в КАССР» П. Ирклис уже давал свои показания в Ленинграде... Нарком Тенисон вместе с секретарем обкома ВКП(б) Ивановым направляют в Москву шифровку (см. Приложение № 3):
«...13 октября с. г. я просил увеличить лимит первой категории на 1000 человек. Срочно прошу телеграфировать, так как дела первой категории на заседание тройки подготовлены».
Резолюция зам. наркома Фриновского: «Разрешаю». Все районные отделения НКВД включились в соревнование, и вот уже  готов   промежуточный  отчет:   «В   результате  агентурной разработки «Повстанцы» на 01.02.38 г. арестовано 2403 человека — участники к. р. повстанческой организации, являющейся той нераз

39
громленной до конца контрреволюционной, которая известна по делу «Заговор финского генштаба» 1933 года. Организация эта создана разведывательным отделом финского генерального штаба. В руководящий состав республиканского повстанческого центра входили в разное время: Ирклис — б. секретарь OK, Бушуев — б. пред. СНК, Никольский — б. секретарь OK, Заводов — б. наркомздрав, Марти-нен — б. наркомзем, Голубев — б. управляющий Госбанка, Гришин — б. наркомпрос, Евсеев — б. секретарь Петрозаводского горкома. Из 2403 повстанцев: г. Петрозаводск — 208 человек, Петровский район — 268 человек, Пряжинский район — 254 чел... Все участники организации входили в местные повстанческие отряды: каждая деревня — повстанческая группа...»4
Каждая деревня! И это не описка или художественный прием. По архивным данным, репрессиям подверглись жители 986 населенных пунктов республики. В Шуньге репрессировано 95 жителей, в Ухте — 258, в Матросах — 183... Крупные повстанческие группы были «вскрыты» в Петрозаводске: пожарная охрана, городской водопровод, тюрьма, управление Кареллес. 8 июня 1938 года в спецсводке об итогах операции по линии 4-го отдела НКВД Карелии (Приложение № 4) численность повстанцев составляет уже 4181 человек5. В том числе в Пряжинском районе 448 человек, Петровском — 417, Пудожском — 356, Заонежском — 346 человек...
Кроме борьбы с повстанцами, 4-й отдел вел работу и по другим категориям контрреволюционеров. Арестовано и репрессировано 57 членов троцкистских организаций. В том числе в Сорокском районе — группа из четырех человек во главе с рабочим Лазаревым. В Кандалакшском районе — И человек. В тресте общественного питания Петрозаводска — 4 человека. Преступления, вмененные в вину троцкистам, начинались с «обсуждения вопроса о подготовке терактов против тов.Молотова и Калинина» до хулиганства. «Один из участников этой группы — Крамер, бывая на кухне общественной столовой, бросал в котел с пищей разные отбросы, объедки и различные нечистоты».
За принадлежность к эсеровским организациям репрессировано 48 человек. Наиболее крупные организации были «выявлены» в Петрозаводске (Онегзавод, Наркомат рабоче-крестьянской инспекции) и Заонежском районе (средние школы). Среди них действительно были члены партии социал-революционеров еще с  1905—1917 годов:

П. Введенский, Г. Прохоров, А. Тихомиров, В. Агеев, М. Суханов и др. Но все они давно «раскаялись и разоружились» перед партией большевиков, вместе с которой когда-то осуществили октябрьский переворот. Но бывшие соратники оказались злопамятными.
В ходе операции было репрессировано 28 меньшевиков, в основном это были жители Петрозаводска. Ни одного реального факта их преступной деятельности не было установлено, но следователи, не смущаясь, писали: «...меньшевики, работавшие на Онегзаводе, портили инструменты, станки, материалы. Участники организации Кировской железной дороги насыпали в цилиндры паровозов и буксы песок, ломали в вагонах ответственные части. Меньшевикам Пес-чинскому и Чехонину было поручено отравить мясо, находившееся на холодильнике мясотреста...»6
Наиболее крупные группы священнослужителей были репрессированы в Заонежском районе (руководители — епископ Якобчук, священник Петухов), Пудожском (архиепископ Яковцевский), Кемском (проповедник Челпанов), Олонецком (священник Воздвиженский). В Заонежском районе была «ликвидирована группа сектантов из 16 человек». В чем их вина? «Исходя из своих изуверских установок о том, что советская власть — есть власть антихриста, участники организации скрывали свои настоящие фамилии и имена, отказывались получать паспорта и другие документы, выдаваемые советскими учреждениями, вели злобную агитацию против колхозов и призывали население противодействовать колхозному строительству»7. В Кемском районе были репрессированы 11 монахов, в Сорокском — антисоветская группа баптистов из 11 человек. В Петрозаводске, по замыслу следователей, существовал «поповско-повстанческий центр, возглавлявшийся тихоновским епископом Надеждиным и обновленческим епископом Аметистовым». Всего за время операции было арестовано священнослужителей (без заключенных ББК): попов, дьяконов и монахов — 63 человека; церковников — 124 человека; сектантов — 28 человек.
«Оперативный удар» по религиозным деятелям был так силен, что, выступая на XIV областной партконференции, нарком Матузен-ко с полным правом и черным юмором сказал: «Сегодня на территории Карелии остался один поп, да и то только потому, что болен подагрой и не может ходить. Со всеми остальными попами дело покончено. (Смех в зале.)»8

4/
Большевики имели право гордиться достигнутым результатом. Если до революции в Карелии действовали 300 церквей, 619 часовен и 5 монастырей, а число служителей культа составляло 199 человек (верующих 50 тысяч), то за время советской власти (на 10.02.37 г.) было закрыто 351 молитвенное здание, в том числе 122 церкви9.
Особое внимание в борьбе с антисоветскими формированиями чекисты уделяли молодежи. Всего за время операции было арестовано 147 комсомольцев, начиная с секретаря обкома ВЛКСМ Маринуш-кина. В Петрозаводском комвузе была «оперативно ликвидирована фашистская группа из четырех студентов». Группа антисоветчиков была выявлена и среди учащихся музыкального училища. Так, 23-летней Хелене Нельсон вменялась в вину статья 58-10 за то, что она якобы «распространяла в стенах училища финские буржуазные песни антиморального и националистического содержания». Малограмотный следователь даже и не пытался понять разницу между распространением антисоветской агитации «в стенах» и среди людей. Исход дела для него был ясен. Хелена Нельсон и несколько ее подруг получили по десять лет концлагерей...
Заканчивалась сводка весьма символично: «Исходя из вышеизложенного и в целях нанесения оперативных ударов по всем антисоветским формированиям в самом начале их формирования, мы строим свою работу по линии 4-го отдела в нижеследующих направлениях:
1. Проводим решительное очищение агентуры от неработоспособных и сомнительных элементов.
2. Проводим плановую целеустремленную вербовку новой агентуры для разработки хвостов и объектов, на которые вероятнее всего может быть сосредоточено внимание иностранной разведки (карельская и финская интеллигенция, родственники репрессированных, население пограничных районов, бывшие участники караван-тюры).
3. Насаждаем агентуру по освещению участников, подозрительных на связь с «правыми» и троцкистами, по бывшим членам ВКП(б), по эсерам и меньшевикам, а также по кулацким спецпоселкам.
4. Насаждаем агентуру среди учащейся, колхозной и рабочей молодежи.
5. Создаем агентуру в земельных органах и МТС»10.

42
Вторым оперативным материалом, вызвавшим бурю репрессий, являлась агентурная разработка № 48 «Диверсанты», заведенная в 1936 году начальником Кондопожского РО А. Пушкиным (впоследствии начальник отдела пожарной охраны НКВД КАССР). Агентура докладывала, что представитель чешской фирмы И. Шандо является шпионом и группирует вокруг себя вредителей: Ярвимяки — директора бумкомбината, Ландорфа — главного инженера по строительству, Фосса — инженера-монтажника, Паевского — начальника планового отдела. Начальник райотдела НКВД неоднократно просил руководство наркомата санкционировать реализацию дела и аресты. Но время шло, Шандо уехал домой. Агентура торопит: «Слушали по радио речь Гитлера, переводил и комментировал Ландорф...» После этого сообщения в конце 1936 года у начальника РО произошел серьезный разговор с Солоницыным, который, однако, так и не дал санкции. В это время в кабинет зашел Тенисон и, выслушав доводы сторон, сказал: «Ну и правильно делаем. А то дай волю Пушкину, так он в одну ночь полрайона пересадит».
Думается, что не заботой о жителях района руководствовался Тенисон. Времена массовой операции, вседозволенности и истерии еще не наступили. Даже нарком внутренних дел не мог тогда тягаться с Гансом Генриховичем Ярвимяки, имевшим героическую биографию. С 1907 года он был членом Социал-демократической партии Финляндии, неоднократно арестовывался за участие в рабочем движении. Воевал в Красной Гвардии Финляндии во время восстания. С 1918 года — член ВКП(б), участник легендарного похода Тойво Антикайнена на Кимасозеро. Лично знаком и дружен с высшими руководителями страны, Коминтерна и Карелии, член ЦИКа и бюро обкома ВКП(б). За успешную работу по строительству и освоению Кондопожского ЦБК награжден орденом Трудового Красного Знамени.
Волю Алексею Пушкину дали летом 1937 года.
Из показаний Солоницына: «Тенисон заявил: «начальник РО был недоволен, что ты разрешил один арест и требовал еще два ареста, я не мог отказать...» По существу, я не стал Тенисону возражать, так как в это время обстановка была уже накаленной — аппарат развернул работу по ряду дел, приобрел опыт, совершенно очевиден был провал организацил «правых» в Ленинграде и т.д. Начали дело по комбинату. Пушкин быстро добивается показаний, кажется, Ландорфа,   начальника   строительства.   В   дело   вмешивается   Рыкачев,

43
требуя передачи дела ему. Начальник РО работает над другими арестованными и тоже добивается результатов. Дело, против предположений, сразу расширилось, вышли на финнов, провели дополнительные аресты (Антонен, Кальске, Ярвимяки), и следствие совершенно конкретно пошло по двум путям: на вскрытие диверсионно-вредительской деятельности группы специалистов, вовлеченных в организацию иноспециалистом Шандо, и на вскрытие участия в деле финнов, их связей на заграницу и в Петрозаводск и т. д. Дело по финнам получает определенное направление — вскрывается финский националистический центр во главе с Гюллингом, Ровио, Ярвимяки и др.»11.
Националистические диверсионно-вредительские группы были созданы фантазией малограмотных следователей в системе Карел-леса, Карелдрева, в бумажной промышленности, в энергетическом хозяйстве, Наркомместпроме, в пищевой и металлургической промышленности. Одна за другой уходят в Москву победные спецсводки о ходе операции по националистам (Приложение № 5):
«НКВД Карельской АССР при реализации агентурных разработок «Оппорт», «Двурушники», «Раскольники», «Импорт» вскрыта и ликвидирована контрреволюционная националистическая организация. Эта организация возникла в 1920 году с приездом в Карелию группы буржуазных националистов Гюллинга, Мяки, Форстена, которые возглавили работу Карельского Ревкома. Путем дальнейшего расширения контрреволюционной деятельности и включения в нее финских и шведских политэмигрантов — бывших членов финской социал-демократической партии Ровио, Матсон, Вильми, Усениус, Саксман, Ярвимяки и других, к. р. организацией были захвачены командные высоты в партийном и советском аппарате Карелии. Деятельность к. р. организации была направлена к обеспечению захвата Советской Карелии Финляндией путем интервенции...»12
По состоянию на 5 октября 1937 года по делу националистической организации уже был арестован 31 человек, в том числе Э. Гюл-линг, Г. Ярвимяки, Н. Ющиев (бывший председатель ЦИК), В. Кангас (ректор комвуза), Ф. Поттоев (председатель Кондопожского РИКа), В. Турунен (управляющий Карелпушниной), А. Хирвонен (секретарь горкома ВКП(б)), П. Хюппенен (зав. орготделом обкома ВКП(6)), П. Сонни (председатель Калевальского РИКа) и др. В спецсводке указаны фамилии еще 69 человек, подлежащих аресту. Среди них

44
нарком юстиции К. Полин, зам. председателя СНК А. Лесков, нарком просвещения И. Вихко...
Следует отметить, что уже на ранних стадиях «следствие» стремилось выйти на максимальное число руководящих работников. Причиной тому — стремление доказать серьезность оперативной обстановки в Карелии, значимость и успехи местного НКВД в борьбе с контрреволюцией, поскольку дела на руководящий состав рассматривались Военной коллегией Верховного Суда СССР. В подтверждение приведем абзац из Акта проверки 1-го спецотдела НКВД СССР, проведенной после ареста Ежова: «УНКВД на местах завели практику посылки «толкачей» по следственным делам, которые официально именуются докладчиками на ВК и Особом совещании. Эти люди месяцами отсиживаются в Москве, бездельничают, подлаживаются к соответствующим работникам центрального аппарата, чтобы полегче сбыть дела, проедают государственные деньги».
В протоколе допроса главного инженера треста «Кареллес» П. Барчугова от 19 июля 1937 года в числе участников контрреволюционной организации отрасли указаны 34 руководящих работника, в том числе управляющий трестом Г. Валлин, его заместитель А. Павлович, директор Олонецкого леспромхоза В. Денисов, Пряжин-ского — В. Бауэр, Петровского — Е. Марьин, начальник Великогубской мехбазы Аранович, Олимпийской — Н. Лебедев, Кондопожской — Башмаченко, Моторинской — Зуев, Сямозерской — Д. Бурцев, Матросской — А. Парикберг, Деревянской — И. Захаров, Пайской — И. Власов, Коверской — М. Горохов, Падозерской — В. Плотников...13
По делу «шпионско-диверсионно-вредительской» организации Нар-комзема Карелии уже к сентябрю 1937 года были арестованы нарком Я. Мартинен, зам. наркома В. Кирик, главный инженер В. Вагин, начальники управлений И. Петров и И. Колодин.
Попытки выйти на высшее руководство не прекращались и в 1938 году. О таком факте сообщил в письме Генеральному прокурору СССР осужденный во время операции Арне Каупинен. Сын известного финского красногвардейца, в Ленинграде он жил в одном доме с С. Кировым и деятелями из ЦК ФКП. Арестован был в Кон-допоге, где работал шофером.
«В возрасте девятнадцати лет я был арестован по обвинению в шпионаже, вредительстве и диверсии. С того времени прошло пятнадцать лет, одиннадцать из которых я провел в исправительно

45
трудовых лагерях и четыре года работаю по вольному найму в г.Магадане, находясь на положении ссыльного поселенца, без указания срока окончания поселения. Вопиющая несправедливость, проявленная органами следствия при разборе моего дела, отсутствие даже видимости судопроизводства, применение физических мер воздействия при допросах и твердая моя уверенность в моей полной невиновности — все это заставляло меня неоднократно обращаться за эти пятнадцать лет в высшие органы советского государства, но я никогда не получал ответа... В 1938 году я работал в г. Кондопога вплоть до ареста. Начальник следственного отдела капитан Кузнецов А., следователи Кузнецов М. и Акулов предложили мне дать показания, что я завербован в шпионскую организацию тов. Куусинен О. В. (теперь депутат Верховного Совета СССР), и называли последнего главарем всей организации. Таким образом ими было сфабриковано первое дело, по которому я значился шпионом с 1923 года. То есть с 5-летнего возраста. Затем при проверке, когда выяснилась абсурдность такого заключения, мне были предъявлены обвинения во вредительстве и диверсии...»14
Власть в России никогда не пользовалась любовью граждан. Тем более представители власти того времени, многие из которых были повинны в насилии и «большевистском чванстве». Поэтому реакция населения на их аресты была далеко не однозначной. Вот что, например, записал в своем дневнике заместитель редактора газеты «Красная Карелия» В. Градусов о секретаре обкома П. Ирклисе:
«30.05. Он беспринципен в политических вопросах. Абсолютно... Он недалек, настолько недалек, что сволочь может принять за честного человека, а честного человека за сволочь. Любит подхалимов исключительно. Службист. Унтер. «Рад стараться». Перед начальством труслив. Формалист. Сказалась писарская выучка.
24.07. Свершилось! «Хозяин» взят. Наконец-то убрали сволочь! Как я рад, как я доволен. Много портил ты мне, гад, крови, много неприятностей доставил...»15
Репрессии против руководящих работников поддерживал и обком партии. Причем с удвоенной энергией. 25 апреля 1938 года секретарь обкома Н. Иванов направил И. Сталину письмо с «рацпредложением»: «В числе репрессированных за контрреволюционные преступления арестовано и осуждено 616 руководящих работников, семьи которых

$6
продолжают оставаться в КАССР, проживая главным образом в г. Петрозаводске. Карельский обком ВКП(б) просит разрешить выслать за пределы КАССР семьи следующих групп граждан: а) руководящий состав обкома — 4, б) секретарей райкомов — 11, г) руководящих работников ЦИКа u СНК — 5, д) председателей РИКов — 2, е) руководящих работников наркоматов — 21, ж) директоров — 15. Всего 63 семьи. В соответствии чего и дать указание органам НКВД»16.
Список преступлений, в которых обвинялись «националисты», огромен. «Овладев в самом начале командными высотами в республике, националистическая организация проводила: 1. Финизацию Карелии путем принудительного введения финского языка в школах и учреждениях, вытесняла местные кадры из карелов, вепсов и русских с основных предприятий, с.-х. организаций и учебных заведений, создавая привилегированные бытовые и материальные условия нац. элементам, тормозила введение карельского литературного языка и подменяла развитие карельской культуры финской буржуазной культурой, использовала в своих интересах издательства, театр, радио и деятельность Союза писателей. 2. Контрреволюционную агитацию в духе вражды к центральным партийным и советским органам, агитацию за укрепление авторитета националистического руководства Карелии путем распространения фотографий этого руководства, названий колхозов, предприятий и улиц их именами. 3. Вредительство, шпионаж, диверсию в промышленности, лесозаготовках и сельском хозяйстве, организуя законспирированные группы из к. р. и шпионских элементов. Подготовляла террористические акты против центрального руководства ВКП(б) и советской власти. В этой деятельности установила тесный контакт с антисоветским центром «правых» в Карелии. 4. Подготовку вооруженного восстания путем: обучения военному делу нац. кадров в системе организаций ОСО, создания к. р. групп под видом групп содействия Финкомпартии, создания стрелковой егерской бригады, укомплектованной нац. комсоставом и политработниками, где проводилась к. р. обработка переменного состава, формирование повстанческих организаций во всех районах республики, имея в этой деятельности стык с деятельностью «правых» в Карелии...»17

47
Масштабы репрессий нарастали, и НКВД не успевал обработать тысячи арестованных своими наличными силами. По указанию Тени-сона были созданы еще пять «бригад» следователей, в том числе 3-й погранотряд создал такую бригаду под руководством капитана Яновского, 73-й (ребольский) погранотряд — под руководством капитана Великотного. В протоколе допроса младшего помощника начальника 1-го отделения штаба 73-го отряда Зажигина П. И. от 26 мая 1955 года раскрывается технология их работы.
«Я прибыл в отряд в январе 1938 года. Тогда уже шли аресты, но сам я еще не умел вести следствие. К моему приезду в отряд уже было дано указание из НКВД КАССР арестовывать людей. Спускались специальные лимиты, давалось указание арестовывать определенное количество поляков, финнов, карел и т. д. Эти указания давались специальными шифровками, которые получал капитан Великотный и доводил до сведения всего оперативного состава. Могу привести такой пример. В 1938 году вызвал к себе Великотный и сказал: «Поезжай в лесопункт, поищи там польские фамилии среди рабочих, если есть там поляки, ты их арестуй и вези сюда». Я ему сказал, что не имею никаких материалов. Как же я могу арестовывать людей? В ответ на это Великотный сказал: «Если ты там не найдешь поляков, то сам сядешь, как не исполняющий распоряжений». Я по этому поводу обращался с жалобой к комиссару отряда, батальонному комиссару Брагину. Он сказал: «Не бойся, если не найдешь поляков, никто тебя не арестует».
Во исполнение распоряжения я поехал на лесопункт к техноруку Терентьеву и потребовал списки рабочих. Среди рабочих оказался один с фамилией «Кочмарский». Я решил, что он поляк, арестовал и доставил в отряд. Вначале он не давал никаких показаний, а затем стал себя оговаривать, что он якобы польский шпион. Так вели следствие около восьми месяцев, а потом он был освобожден. К этому времени было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) об извращениях в области следствия. Великотный и сам принимал участие в следствии, руководил им, видел, что дела фальсифицировались, подсказывать ему было нечего. У него была установка: арестовать и ни в коем случае не выпускать арестованных. О том, что следствие ведется незаконными методами, знали: начальник отряда полковник Новиков, капитан Григорьев, комиссар отряда Брагин. Они хорошо это знали и никаких мер не принимали...»

4*
Однако и этого числа «следователей» оказалось мало.
Из показаний Матузенко: «На следственную работу привлекли через партийные организации гражданских членов партии, никогда не имевших дела со следствием и заставляли их любыми методами репрессий добиваться признаний»18.
Любыми методами... Как известно, 10 января 1939 года ЦК ВКП(б) приоткрыл завесу над этой формулировкой. «Шифром ЦК ВКП(б). Секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам УНКВД. ЦК ВКП(б) стало известно, что секретари обкомов-крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП... Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен применяться и впредь, в виде исключения... Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин»19.
В сотнях просмотренных следственных дел, в том числе и реабилитационных материалов, обнаружены прямые факты пыток бессонницей арестованных. А избиения, издевательство, угрозы, допрос «стойка» и непрерывный допрос, фальсификация материалов были обычной практикой в Карелии.
Из показаний М. Ефремова: «Работа бригады происходила следующим образом. За каждым арестованным закреплялось три следователя с расчетом работы каждого следователя по восемь часов. Когда арестованного доставляли на допрос, то никаких материалов о его контрреволюционной деятельности нам не давали, а был дан определенный круг вопросов для выяснения, но эти вопросы были стандартными. Допросы арестованных проводились непрерывно, по несколько суток подряд, до тех пор, пока не давал признательных показаний. Во время допросов арестованным отдых не давался, но пищу давали. Сидели арестованные на стульях или табуретках. В редких случаях при допросе применялась «стойка». Были отдельные случаи, когда арестованные жаловались на применение к ним физического воздействия со стороны следователей»20.

49
Из показаний Н. Тидора, руководителя «стальной бригады»: «Хорошо помню два случая избиения арестованных. Первый из них, когда лейтенант госбезопасности Волков... ударил кулаком в живот арестованного, который отказался подписать готовый протокол допроса. Фамилию этого арестованного я не помню. Второй случай был с арестованным Гюллингом, когда в моем присутствии в наркомате во время его допроса сотрудник особого отдела НКВД младший лейтенант госбезопасности Володин Иван ударил Гюллинга кулаком в живот и при этом выразился: «Ты будешь давать показания, хромой барин?» Арестованный в это время стоял в углу кабинета и опирался правой рукой на палочку. После удара он схватился за живот, но ничего не ответил Володину»21.
Из заявления следственно-арестованного Кяхяля Карла на имя секретаря ЦК ВКП(б) И. Сталина: «...одновременно с этим следователи с помощью своих помощников стали применять ко мне физическую силу. Меня били и пинали, разорвали брюки и мышцы бедра. На последние сутки я потерял сознание и человеческий рассудок. Мои руки крепко завязали веревкой сзади, за спину, а ноги за тот стул, на котором я сидел. Во всем теле я чувствовал сильную боль, умолял развязать веревки, но в ответ меня опять били и пинали...»22
«Председателю Калинину М. И. от зэка Таппанен Карла. Прошу обратить внимание на мое заявление. 4 апреля меня арестовали в собственной квартире в г. Пудож. На допросах меня обвинили как шпиона финских лахтарей. Прошу заметить, что я был инвалидом от рождения, ненормальности с правой ногой. Меня заставили стоять с больной ногой четверо суток. В конце концов я не мог стоять, так как стоял, собственно, на одной ноге. Временами били по лицу и ругали. Иногда я терял сознание. Боясь смерти, а такие случаи в Пудоже были, 8-го того же месяца в 24 часа я решил бежать. Встал на обе ноги на землю, хотя при этом почувствовал как будто нога полна иголок. Решил покончить с жизнью или быть убитым, а потому побежал. В меня начали стрелять и ранили в живот. После этого меня били по ногам, в живот и по всему телу. Затем положили в сани, а сверху на меня сели шесть человек. Привезли в тюрьму, где избиение продолжалось, затем бросили в угол. На следующий день только около 10 часов утра перевязали мою рану...»23

50
Вседозволенность, пьянство, участие в избиениях и расстрелах превращала людей в настоящих извергов. 30 октября 1937 года около 22 часов начальник Кондопожского РО НКВД А. П. Чернов и прикомандированный оперуполномоченный УНКВД Ленинградской области Н. А. Чухчин в пьяном виде пришли в биллиардную г. Кондопоги и в присутствии около 60 граждан стали требовать предоставить им без очереди стол. Особенно возражал пьяным чекистам записавшийся первым гр. Толмашев Яков Никитич, бригадир местного предприятия. Чухчин позвонил в райотделение, и прибывшие милиционеры арестовали упрямого игрока. В течение трех часов Чернов и Чухчин допрашивали Толмашева в здании РО НКВД, обвиняя его в подготовке теракта против Чернова. Около часа ночи они приказали водителю РО НКВД П. П. Юрову подать машину к подъезду и захватить с собой лопату. Примерно в пяти километрах от города в лесу «Чернов поставил Толмашева на колени и выстрелил в голову. Вторым выстрелом Чухчин добил смертельно раненного Толмашева»24. 2 января 1938 года Военный трибунал войск НКВД приговорил убийц к высшей мере наказания. Водитель Юров за сокрытие убийства был приговорен к лишению свободы...
Следствие велось и другими далекими от уголовного права, но оригинальными методами. Например, начальник Кестеньгского РО НКВД завербовал в качестве негласного сотрудника учителя школы и даже присвоил ему псевдоним «Сугробов». Однако на централизованный учет осведомителей в НКВД КАССР не поставил. Причина простая. «Сугробов» сообщал чекисту оперативную, чаще всего им самим придуманную, информацию, после чего садился за стол и собственноручно писал все это в протокол допроса. Как официальный свидетель. Но этого мало. Начальник РО НКВД доверил «Сугробову» и проведение допросов обвиняемых по этим делам! Един в трех лицах...
Еще один пример. Начальник Кондопожского РО НКВД Лебедев арестовал финперебежчика С. Через десять дней непрерывного допроса С. подписал признательные показания. Дальнейшие события он изложил в 1940 году в заявлении на имя наркома внутренних дел СССР Л. Берии: «...не имея достаточных доказательств о моей преступной деятельности, следователь Лебедев предложил мне сотрудничать в оперативной части по выявлению перебежчиков-финнов, шпионов и диверсантов среди местного населения. Я дал свое согла

51
cue u 28 июня 1938 года был отпущен на свободу с определенным заданием. Все мои старания не увенчались успехом по моей неопытности, и И августа по приказу Лебедева я был снова арестован...»
Кроме «выбивания» показаний от измученных бессонницей арестованных и «корректировки» протоколов, следствие широко использовало в фальсификации уголовных дел и показания умственно отсталых людей. Так, на показаниях слабоумного А. Богданова следователи 3-го погранотряда сфабриковали несколько уголовных групповых дел. Этот метод так же не был секретом для руководства наркомата.
Вот что показал на следствии арестованный Солоницын: «Суна-строй: два-три человека (рабочие и техник), фамилии которых забыл, приблизили к себе подростка, приняли его в контору, и когда он стал от них зависим, подговорили его испортить экскаватор, научив, как это сделать. Парнишка часть диверсионного задания выполнил и за это был арестован. На допросе он по существу дал правильные показания, но надзор прокуроров по делу установил, что арестованный дефективен. Потребовалось время на экспертизу, а дело стало терять остроту, «рассыпаться». Экспертиза признала, что арестованный действительно с признаками на отсталость и проч., но дело-то было не в нем. Следовало на показания дефективного сделать некоторую поправку и оперативное внимание направить на организаторов диверсии...»25
Протоколы допросов обвиняемых, учитывая имевшиеся у следователей вопросники, абсолютно одинаковые: признание вины и список других участников контрреволюционной организации. Больше никаких следственных действий и материалов в делах абсолютного большинства репрессированных нет. Никакой перепроверки показаний на очных ставках не проводилось, отсутствуют вещественные доказательства и т.д.
Из показаний Солоницына: «После того как Тенисон вернулся из Москвы с июльского совещания и дал установку об упрощенном следствии, в порядке работы встал вопрос об очных ставках по делам, которые идут на тройку. Говорили об этом мы с Тенисоном и условились, что, как правило, очных ставок не проводить, дав об этом установку аппарату. Мотивировали мы это тем, что по каждому делу должно быть признание, перекрытое показаниями других. Внешне это выглядело как бы неплохо, но на практике перекрытие свелось или к одной голой фамилии или к крайне слабому доказательству»26.

52
Аппарат, конечно же, не приветствовал такого решения, но по другой причине. Вот что показал на следствии С. Волков, помощник начальника 4-го отдела УГБ НКВД КАССР: «Крупнейшим злом, которое культивировал Солоницын, было запрещение очных ставок. Это приводило к тому, что врагам народа предоставлялась возможность оговаривать честных людей, скрывая в то же время действительных своих соучастников»27.
Следует отметить, что десятки людей не поддались на шантаж, угрозы и издевательство палачей. Редко кому из них удалось сохранить свою жизнь, но совесть их осталась чиста. Сошлемся еще на один пример из показаний Солоницына: «У7. в своих показали* ях ссылалась, что на диверсию ее вовлек зам. наркомздрава Яроше-вич, и о нем дала не твердые показания. Ярошевич в то время был арестован по совершенно другому делу, как мек28 и польский шпион. Вначале над ним работал начальник 4-го отдела Калинин, а потом передал его в 3-й отдел, который имел более конкретные материалы одного из арестованных Мурманским окротделом. 3-й отдел тоже не добился от Ярошевича показаний, и начальник отдела просил разрешения на основе имевшихся материалов включить Ярошевича в альбом по полякам (кажется, тогда уже истекали сроки представления альбомов), и над ним перестали работать, а потом он был расстрелян. Таким образом, основа этого дела — диверсия — осталась неразработанной...»29
Не основа дела, а десятки людей остались «неразработанными» благодаря мужеству и порядочности доктора Ярошевича.
Справедливость требует сказать, что и среди «следователей» нашелся порядочный человек, о чем рассказал в своих показаниях сотрудник НКВД КАССР Ефремов: «Помню случай, когда начальник Пря-жинского РОМ (районное отделение милиции) Алехин, поработав на допросе арестованных по способу «колоть сутками подряд», стал возражать и высказываться о незаконности такого метода. Алехин был немедленно снят Солоницыным и отправлен обратно»30.
Проследить дальнейшую судьбу Алехина не удалось, но в НКВД не прощали сомнений или критики. В этом еще раз убеждает заявление арестованной Т. Золотовой: «Я была арестована 1 апреля 1938 года в г. Петрозаводске и осуждена заочно на десять лет. Срок мне был объявлен на этапе по дороге в Архангельск. При этом мне была навязана статья 58-2-11. В момент ареста в НКВД меня подвергали

53
противозаконным репрессиям. Одиннадцать суток не давали отдыхать, заставляли стоять на ногах, плевали мне в лицо, били по щекам, в результате чего я многократно теряла сознание. В такие моменты меня били ногами... Во время ареста я работала выборным секретарем Карельского ЦИКа, была членом обкома Карелии, членом партколлегии. В партии я состояла с 1919 года. Поводом к аресту послужила моя критика на бюро обкома партии по адресу местного карельского НКВД за огульные, массовые аресты коммунистов. Содержание моей речи на бюро было следующим: в органах НКВД не все обстоит благополучно, нам нужно их работу основательно проверить, не исключена возможность, что там засели фашисты, которые сознательно расправляются с преданными партии людьми. Моя речь была продиктована страхом перед ежедневным исключением из партии по сто человек коммунистов. На мою речь нарком Тенисон ответил угрозами за сомнения в деятельности органов НКВД. Через четыре дня после этого я была арестована и подверглась репрессиям...»31
В концентрированном виде всю технологию следствия наглядно иллюстрирует протокол допроса свидетельницы Н. Г. Осиненко. Показания она давала в 1939 году на следствии по делу Солоницына.
«Вопрос: Ваше заявление от 11 мая 1938 года на имя Прокурора СССР Вышинского вы и сейчас подтверждаете? Ответ: Сейчас мне была предоставлена возможность для восстановления в памяти прочесть мое заявление от И мая 1938 года. Это заявление соответствует действительности, и я его полностью подтверждаю. Вопрос: В заявлении вы указываете, что вы подписывали ложные протоколы ваших показаний. Почему вы подписывали ложные показания? Ответ: Никаких показаний о контрреволюционной деятельности я на следствии не давала, а то, что записано в протоколах, записано самими следователями. Я же вынуждена была подписывать эти протоколы, потому что меня в течение одиннадцати суток беспрерывно допрашивали и угрожали расстрелом. Вопрос: Расскажите об этом подробнее. Ответ: Я была арестована в ночь с 4 на 5 ноября 1937 года. Сразу же, не завозя в тюрьму, меня доставили на допрос в здание школы милиции на ул. Урицкого. Там мне предъявили обвинение в принадлежности к контрреволюционной группе и подготовке отравления продуктов к 20-й годовщине Октябрьской революции. Не чувствуя за собой никакой вины, в знак протеста

54
против такого тяжкого и необоснованного обвинения я сразу же объявила голодовку, заявив об этом следователю Захарову. Однако меня продолжали допрашивать беспрерывно в течение пяти суток, настойчиво требуя признания в контрреволюционной деятельности. На пятые сутки, когда я уже выбилась из сил и не могла дать показания, сотрудник НКВД Майоров (или Лаврухин) вышел в другую комнату. Вернувшись оттуда, заявил мне, что он звонил по телефону Солоницыну, и Солоницын якобы приказал: «Или я должна дать показания, или меня расстреляют». Испугавшись, я подбежала к следователю Захарову и стала его просить, чтобы он хоть что-нибудь написал, а я все подпишу. Захаров стал писать протокол, пользуясь имевшимся у него вопросником. Закончив писать протокол, Захаров прочитал мне его, и я дала согласие подписать. Черновик протокола был отдан в перепечатку, а мне тут же в кабинете допроса дали возможность отдохнуть на полу два часа. Это было ночью. Днем меня вызвал на допрос Солоницын, в другой кабинет в том же здании. В кабинете были Солоницын, Ефремов и следователь, который меня привел, фамилию его я не знаю. Мне предложили подписать протокол моего допроса, отпечатанный на машинке. В этот протокол было записано еще больше, чем даже в черновике Захарова. Я стала возражать и заявила Солоницыну, что подписать я не могу, так как в протоколе сплошная ложь. Тогда Солоницын закричал на меня и, стуча кулаком по столу, потребовал подписать протокол. Я вынуждена была сделать это. Вопрос: Какого числа вы подписали первый протокол? Ответ: Точно даты не помню, но это было через пять-шесть дней после моего ареста. Вопрос: Ваш первый протокол с признанием подписан 6 ноября 1937 года. Это была очная ставка с Никоновым. С какой датой был протокол, который заставил вас подписать Солоницын? Ответ: На дату протокола я не обратила внимания, но утверждаю, что 6 ноября очной ставки с Никоновым мне не делали. Очная ставка была через день, как я подписала первый протокол. Вопрос: Кто проводил очную ставку? Ответ: Эту очную ставку проводили Солоницын и Ефремов и еще три человека, фамилий которых я не знаю, один был, кажется, Гудзенко. Вопрос: Как протекала очная ставка? Ответ: Перед очной ставкой я случайно встретилась с Никоновым. Произошло это по оплошности Гудзенко, который ушел в уборную, а меня перевел временно в другой кабинет. Туда же ввели Никонова, который, увидев меня,

55
очень растерялся и сказал: «Товарищ Осиненко, извините меня, что я вас оговорил, но меня тоже оговорил Цыпленков». Дальше нам разговаривать запретили и Никонова увели обратно. Очную ставку проводил Солоницын. Первый вопрос он задал Никонову: «Вы подтверждаете свои показания?» На что Никонов смущенно ответил: «Да, подтверждаю». Я тут же спросила Никонова, зачем же он в таком случае извинялся передо мной. Тогда Солоницын приказал вывести меня из кабинета, и меня удалили. Этим и закончилась очная ставка. В тот же день позднее мне дали подписать отпечатанный протокол очной ставки. В этом протоколе было написано то, что я совсем не говорила, но я вынуждена была подписать, не в силах отказаться. Вопрос: Сколько раз вас допрашивал Солоницын? Ответ: По существу Солоницын вообще ни разу меня не допрашивал. Когда меня вызвали к нему в кабинет подписать первый протокол, то никаких вопросов мне Солоницын не задавал, и я ему никаких показаний не давала. Протокол был уже заготовлен, и Солоницын только требовал его подписать. Также не было никакого допроса при очной ставке. Вопрос: А очную ставку с Поповой кто проводил? Ответ: Очную ставку с Поповой мне проводил Солоницын. Это было уже позднее, когда я была отправлена в тюрьму. Вопрос: Расскажите об этой очной ставке. Ответ: На очную ставку меня привезли из тюрьмы. Следователь мне заявил, что я должна подтвердить свои прежние показания. Я ответила, что сделать это не могу, так как записаны в моих протоколах показания ложно, и я их не давала. Тогда меня начали снова обрабатывать и подготавливать к очной ставке. Эта подготовка продолжалась сутки. За это время долго допрашивал Солоницын. Но этот допрос не касался обстоятельств дела и не выяснял их. Солоницын настойчиво требовал, чтобы я на очной ставке с Поповой изобличала ее в контрреволюционной деятельности. На мой отказ и возражения Солоницын угрожал мне, заявляя, что если я буду упорствовать, то из меня выжмут последние соки, но заставят подтвердить показания. Затем Солоницын стал меня инструктировать, как я должна отвечать на вопросы на очной ставке. Он мне говорил: «С вас многого не требуется, отвечайте только «да» и все». Когда меня поставили на очную ставку, то никаких разговоров по существу дела он нам не разрешал. Протокол он писал от руки сам, но подписывать принесли уже в отпечатанном виде в другую комнату. Вопрос: Отрицая выдвинутые

против вас обвинения, вы приводили Солоницыну какие-нибудь доказательства, проверка  которых могла бы вас  реабилитировать? Ответ-. Да, я категорически настаивала на проверке фактов, в которых меня обвиняли. В подтверждение своей невиновности я Солоницыну и другим следователям указывала, что отравление продуктов в складах Карелпотребсоюза для меня было вообще невозможно, так как на этих складах имелось только вино да консервы. И то и другое было заколочено в ящики. Затем я указывала Солоницыну, что факт моей вербовки Никоновым в период 20—25 октября легко опровергается тем, что в эти дни я лежала больная, и это может подтвердить целый ряд лиц. Я говорила Солоницыну, что протоколы, которые меня заставили подписать, писались не с моих слов. В этих протоколах, например, было написано, что Кухмала пропускала в продажу негодное мясо. Нелепость этого можно было легко проверить, наведя справку, кто ответственен за клеймение мяса. Вопрос: Если вы никакой преступной деятельности не вели, то на каком основании вы называли следствию участников организации? Откуда они вам известны? Ответ: Никаких участников контрреволюционной организации я на следствии никогда не называла, так как и сама никакой организации не знала. Меня спрашивали, кто вместе со мной работает, и я назвала Кухмала и Попову. В протокол же записали, что они являются участниками организации. Вопрос: Вы сказали первоначально, что на допросе без сна вы были подряд одиннадцать суток. А затем показывали, что первый протокол с признанием подписали на пятый-шестой день. Объясните это противоречие. Ответ: Правильно, что первый протокол я подписала через пять дней. Но после этого меня с допроса не отпустили, а продолжали допрашивать и меня заставили потом подписать еще несколько протоколов. В общей сложности я была на допросе с 5 по 16 ноября. Вопрос: В заявлении вы указали, что при допросах вам угрожали оружием, приставляя револьвер к виску. Кто это делал? Ответ: Это все было, угрожали мне допрашивавшие меня красноармейцы, но фамилий их я не знаю. Вопрос: Вы говорили об этом кому-нибудь из руководящих работников? Ответ: Да, я говорила об угрозах оружием Ефремову, но он мне ничего не ответил. Когда я была у Солоницына, то он мне заявил, что со мной либеральничают и что ко мне надо применить еще более жесткий режим. После этого жаловаться на действия следователей было бесполезно...»32

57
Как уже отмечалось, ЦК ВКП(6) и НКВД СССР особое внимание уделяли проведению в стране «национальных» операций, когда главным показателем «контрреволюционности» являлась национальная принадлежность гражданина. Первый «оперативный удар» был объявлен против «польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ» в сентябре 1937 года. На 1 февраля следующего года, согласно докладной Матузенко, в Карелии был «арестован 141 человек поляков и лиц других национальностей, связанных с польской дифензивой и консульством, сознались в шпионаже 36 человек и 6 — в подготовке диверсий. В контрреволюционной деятельности сознался 61 человек. Следствием вскрыто 6 шпионско-диверсионных резидентур во главе которых стояли: Доловский Петр, Шамович Иван, Штром-берг Лев, Витковский Юрий, Демидас Савастьян и Гохлейнер Владимир»33.
В ходе операции по латышам было арестовано на то же время 53 человека. Руководителями групп следователи определили Карла Томина, Федора Баликова, Георгия Муравьева и Жана Озола. Такая «слабая» работа по латышам была впоследствии поставлена в вину наркому Тенисону.
Из показаний Солоницына: «Было заметно, что Тенисон (латыш) крайне трудно шел на аресты латышей. Подкреплю это примером: 3-й отдел составил итоговую докладную записку операции по латышам. Записка была сугубо формальной. При переделке записки была составлена простейшая схема расстановки латышей в карельском центральном и периферийном аппарате. Когда Тенисон узнал новый проект записки, отражавший подлинное лицо захвата латышами аппарата, он решительно настаивал на выпуске первой докладной записки»34.
Латышская операция в Карелии привела к серьезному ЧП, которое заслуживает подробного рассказа.
Заонежское отделение НКВД являлось передовым в борьбе с врагами народа, несмотря на то, что в его штате было всего два чекиста: начальник — Федоров Владимир Яковлевич и помощник оперуполномоченного Керц Владимир Иванович. В аттестации на Федорова, например, было сказано, что он «реализовал агентурное дело «Церковники» — 60 человек, провел ликвидацию 11 контрреволюционных групп. Заслуживает выдвижения». Общее число репрессированных жителей района — более 500 человек.

58
Начальник отделения организовал работу так, что в операции участвовали не только пом. оперуполномоченного и работники местной милиции (начальник РОМ Мартын Ратте, уполномоченный УР Григорий Федоров, паспортный стол — Цыпленков), но и многие местные жители. Как показал на следствии секретарь РО НКВД В. Лопаткин, «на производство арестов граждан были привлечены все работники РО, РОМ, а также осодмильцы и партийно-советский актив». Без сомнения, начальник райотделения пошел бы вскоре на повышение, но судьба распорядилась иначе.
В апреле 1938 года чекист Керц, латыш по национальности, получил письмо от земляков из Смоленской области с обычной для того времени вестью: Велижским РО НКВД арестованы и приговорены к расстрелу как латышские шпионы двое его знакомых. Казалось бы, что такое два человека для чекиста, на совести которого уже десятки отправленных на расстрел людей. Но эти двое... — его родные братья: Иван и Адольф. У Керца был шанс спасти свою жизнь. Требовалось только решительно и как можно громче отречься от братьев-шпионов. Но какая-то человечность, наверное, осталась в его душе, и Керц принимает другое решение: пишет письма Ежову,  Вышинскому  и  Матузенко,  в  которых  защищает  братьев. Для такого поступка требовалось немалое личное мужество, ибо кто-кто, а чекист прекрасно понимал возможные последствия. Три дня Керц не решался отправить письма адресатам и держал их в рабочем столе. Тогда он еще не знал, что начальник РО Федоров уже прочитал эти письма и ждал «покаяния» от своего соратника. Но не дождался. И тогда утром 28 апреля состоялось экстренное собрание партячейки отделения, на котором Владимир Керц за связь с врагами народа и неискренность перед партией был исключен из рядов ВКП(б). Собрание прошло быстро и дружно, все прекрасно понимали ситуацию и ее последствия. К чести Керца, он и на собрании не отрекся от братьев и, может быть, осознал весь ужас того, что творил сам.
Начальник отделения плотно пообедал в столовой вместе с новым председателем Заонежского РИКа Н. Калугиным и решил показать начальству свое хозяйство. Едва они зашли в здание райотделения, как сержант госбезопасности Керц открыл по ним огонь на поражение. Пока дежурный приходил в себя от увиденного, Керц вернулся в кабинет, запер дверь, и вскоре там раздались выстрелы...

59
Следствие по факту убийства и самоубийства проводил особоуполномоченный НКВД КАССР Салтыков. Дело не представляло особых сложностей: трупы на месте, раненый в больнице, половина села Шуньга свидетели. Простое дело, если бы не одно «но». На столе в кабинете Керца лежала предсмертная записка: «Товарищи. В моей смерти вините Федорова Владимира Яковлевича — паразита и работников Велижского РО НКВД — паразитов-кровососов. 28.04.38 г. Сержант г. б. Керц. Паразитом был и я, арестовывал невиновных людей — Теребова, Шимозерова, Богового, Пахомова и ряд других лиц. Керц»35.
Первым делом особоуполномоченный Салтыков взял подписку о неразглашении государственной тайны со всех видевших эти крамольные слова. Допросы свидетелей — работников РО и РОМ, однако, подтверждали правильность заявления Керца. Вот показания В. Лопаткина: «Керц рассказывал: «Мы брали кого вздумается». И тут же говорил, кого зря арестовали. Теребова — зав. РайЗО арестовали за то, что он в 1937 году на партактиве меня и Федорова здорово просадил за пьянку в командировках. Петрова, Данилову, Шевелева, члена ВКП(б), за то, что в сельпо были растраты и как раз в это время случился пожар Кижского сельсовета, а нам было лень валандаться с расследованием и пустили их как повстанцев. Богового, Пахомова, члена ВЛКСМ, за то, что нужно было погромить ветеринарию. Тут же он сказал: «А как мы допрашивали?» И встал на одну ногу...»36
Были и другие, как сейчас сказали бы, нарушения соцзаконности. Начальник райотделения милиции М. Ратте вызывал к себе в кабинет председателей сельсоветов и диктовал им справки о соцпроис-хождении арестованных. Таким образом красные партизаны Борков, Посохов, Карпин и другие в одночасье становились добровольцами белой армии генерала Миллера. Протоколы допросов арестованных фальсифицировались. Тот же Лопаткин вспоминал: «Когда протокол был отпечатан, к этому протоколу уполномоченным УР Федоровым прикреплялась записка о том, что не нужно читать обвиняемому. При подписании протокола Ратте, имея эту записку, знал, чего в действительности не показывал обвиняемый, и этих мест ему не читал. Протоколов самим арестованным читать не давалось. Уполномоченный Федоров даже писал протоколы допросов с признанием обвиняемых, когда эти люди еще не допрашивались...»37

Особоуполномоченный Салтыков, однако, нашел, что все названные контрреволюционеры расстреляны правильно и обоснованно, а остальное — антисоветская пропаганда и клевета на органы. А поэтому дело приказал прекратить в связи с самоубийством Керца.
Еще менее масштабной оказалась в Карелии операция «по харбин-цам». На 1 февраля 1938 года было арестовано 53 человека. В числе руководителей резидентур следователи НКВД поставили совсем незначительные по социальному статусу кандидатуры: плотника кемского лесозавода Н. Разницева, парикмахера из Кеми Тян-Мун-Вон, дежурного Соломенской ГЭС С. Круглова и директора сельхозтехникума Ф. Пельцеля.
Естественно, что самой крупной национальной операцией в Карелии стала «операция по финнам». На рассмотрение комиссии НКВД и Прокурора СССР было направлено двадцать списков на более чем две тысячи обвиняемых в шпионаже в пользу Финляндии. В архиве бывшего КГБ СССР не удалось найти специального приказа «по финской операции», но есть проект такого приказа. Практика же подтвердила, что именно так НКВД и действовал. Вот текст этого проекта приказа:
«...Оперативные мероприятия 1937 года, приведшие к ликвидации крупной фашистской агентуры, проникшей в партийно-советское руководство Карельской, Мордовской, Марийской и Удмуртской автономных республик, несомненно, вызывает активизацию сохранившейся агентуры по линии усиления подготовки диверсионных и террористических актов. В целях немедленного и решительного репрессирования финской агентуры и пресечения работы финских разведывательных органов приказываю: с ... начать широкую операцию, направленную к полной ликвидации диверсионно-шпионской и фашистско-повстанческой агентуры финской разведки в промышленности, на транспорте, в совхозах и колхозах и решительному разгрому всей базы диверсионно-повстанческой работы финских разведорганов в Карелии, Мордовии, Удмуртии, Марийской и Коми автономных республиках и среди карельского и вообще финско-угорского населения других краев и областей. Операцию завершить к 15 декабря. Аресту подлежат: а) все перебежчики из Финляндии, работающие на военных заводах, в оборонных цехах, на транспорте, на оборонных стройках вне зависимости от наличия у них иностран

61
ных паспортов, 6) все бывшие участники восстания в Карелии и Ин-германландии, бежавшие ранее в Финляндию, а затем возвратившиеся в СССР, вне зависимости от времени возвращения, г) все советские граждане, связанные с финскими дипломатическими учреждениями, д) финские политэмигранты, на которых имеются материалы, позволяющие подозревать их в шпионаже и диверсии, е) так называемые американские (канадские) финны — граждане СССР, ж) агенты Разведупра и НКВД, участвовавшие в легендарных разработках, так или иначе находившиеся в контакте с финскими разведорганами, во всех случаях, если имеются основания подозревать их в двойничестве, з) все подозреваемые по шпионской и диверсионной работе граждане СССР, связанные с моряками финских пароходов, теплоходов и проводниками финских железнодорожных вагонов.
На отнесенных в процессе следствия к первой и второй категориям каждые десять дней составлять списки с кратким изложением следственных и агентурных материалов, характеризующих степень виновности арестованных, и направлять их на окончательное утверждение в НКВД СССР. После утверждения списков в НКВД СССР и Прокурором Союза приговор немедленно приводится в исполнение, т. е. осужденные по первой категории расстреливаются, а по второй — отправляются в тюрьмы и лагеря. Прекратить освобождение из тюрем и лагерей оканчивающих срок заключения осужденных по признакам финского шпионажа...»38
Из показаний Солоницына: «Следует сказать об обстоятельствах, при которых осенью 1937 года начали операцию по финским колониям. Директивы НКВД Центра по полякам, латышам и т. д. у работников НКВД Карелии рождали мысли и настроения применения аналогичных установок и в отношении финнов. На это внимание операппарата наталкивало знание финской колонии, знание, что она, как завезенная из-за границы или нелегально перешедшая границу, поражена национализмом и насыщена агентурой финской разведки, причем это подтверждалось многими прошлыми делами. Под давлением таких настроений работников аппарата Тенисон говорит, что в Ленинграде по финнам проводится такая же операция, как и по полякам, и что нам разрешено использовать эти возможности и альбомы по финнам проводить через Ленинград. Такое заявление находит поддержку у работников аппарата»39.

6z
31 января 1938 года ЦК ВКП(б) принимает еще одно знаменитое решение — П 57.49 (Приложение №6): «1. Разрешить Наркомвнуделу продолжить до 15 апреля 1938 года операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, иранцев, харбинцев, китайцев и румын, как иностранных подданных, так и советских граждан, согласно существующих приказов НКВД СССР. 2. Оставить до 15 апреля 1938 года существующий внесудебный порядок рассмотрения дел арестованных по этим операциям людей, вне зависимости от их подданства. 3. Предложить НКВД СССР провести до 15 апреля аналогичную операцию и погромить кадры болгар и македонцев, как иностранных подданных, так и граждан СССР».
До 15 апреля... Однако с 20 августа 1938 года в стране и в Карелии начинают работу Особые тройки — и еще около 1,5 тысячи «финских шпионов» осуждаются к расстрелу.
Существовала и еще одна особая категория граждан, подлежащих репрессиям, обозначенная в чекистских документах аббревиатурой ЧСР — член семьи изменника родины. Вся вина этих людей заключалась в том, что их муж — жена (отец — мать) были репрессированы. Идея вырубить контрреволюцию под корень родилась в умах членов Политбюро ЦК ВКП(б) еще до начала операции, 5 июля 1937 года, когда Политбюро приняло решение П 51/144 «о проведении репрессий в отношении жен и детей изменников родины». Отвечая на этот партийный документ, НКВД СССР 15 августа издал приказ № 00486.
В соответствии с приказом жены врагов народа и шпионов арестовывались одновременно с мужьями. Аресту подлежали даже жены, состоявшие с арестованными в разводе, но «знавшие о контрреволюционной деятельности осужденного, но не сообщившие об этом соответствующим органам власти». Не подлежали аресту лишь беременные, тяжело и заразно больные, имеющие преклонный возраст, однако у них бралась подписка о невыезде, а за семьей устанавливалось тщательное наблюдение. Полностью от ареста освобождались только «жены осужденных, разоблачившие своих мужей и сообщившие о них органам власти сведения, послужившие основанием к разработке и осуждению мужей»40. Думается, что этот пункт «56» приказа не нуждается в комментариях.

бз
Дела на жен изменников родины рассматривались Особым совещанием НКВД СССР, так называемым альбомным порядком, и мера наказания составляла пять—восемь лет лишения свободы. Например, в архиве ФСБ РФ в альбомах № 33 и 34 значатся Гюллинг Фаня Карловна, Шотман Екатерина Федоровна, Майборода (Ирклис) Мария Трофимовна, получившие от ОСО по восемь лет лишения свободы.
Одновременно с женами НКВД изымало и детей. Дальнейшая судьба тех, кого побоялись взять на иждивение родственники, складывалась по-разному. Грудные дети до полутора лет направлялись с матерью в лагерь, после чего передавались в детские дома. Дети в возрасте от трех до пятнадцати лет сразу направлялись в «детские дома наркомпросов других республик, краев и областей». Подростки — в детские дома или в другие республики для трудоустройства. Но не все. «Социально-опасные дети осужденных, в зависимости от возраста, степени опасности и возможностей исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД»41.
К сожалению, сегодня мы еще не можем назвать точную цифру репрессированных в Карелии по приказу 00486. Их многие десятки. В подтверждение этого приведем один архивный документ (Приложение № 7): «Согласно телеграмме № 928 НКВД АКССР проведены аресты 9 жен осужденных по польской операции, которые содержатся в петрозаводской тюрьме. Изъятые от них дети в числе 7 находятся в детском приемнике НКВД АКССР в Петрозаводске. По делам, направленным на рассмотрение Военной коллегии, арестовано 7 жен и изъято 5 детей. Списки арестованных и детей прилагаются. По польской, карельской операциям подлежат расселению 94 жены и 136 детей. Приложение на 2 листах. Нарком Вн. Дел Кар. АССР майор госбезопасности Тенисон».
Особая жестокость и изощренность стала применяться следователями НКВД осенью 1938 года при спешном завершении операции. Арестованный работник Карельского обкома ВКП(б) Я. Миляйс за три дня до осуждения сумел каким-то чудом переправить в Центральную контрольную комиссию ЦК ВКП(б) несколько листочков своего заявления. Грозный окрик из Москвы пришел через полгода, когда автора уже не было в живых.
«...1 июля меня снова привезли в НКВД, где долго ждал, сидел в коридоре. Потом ночью мл. лейтенант Гольдберг и сержант Володин

64
отвезли меня на «Каменный бор», примерно в восьми км от города. Там стоял недостроенный, без печей и штукатурки, двухэтажный деревянный дом. Этот дом и решил использовать НКВД для ведения следствия. И здесь начался мой допрос. Для этого был приготовлен специальный кабинет 13, изолированный от других комнат, которых там было около тридцати. И во всех вели допросы арестованных, которых привозили сюда прямо из тюрьмы. И пока не подписывался протокол допроса, обратно не отправляли. Сразу же ко мне было прикреплено три следователя: сержант Завистнов, Видов (Управление НКВД при петрозаводской тюрьме) и Тикка Иван Иванович (начальник охраны исправколонии на ст. Пай). Эти следователи дежурили посменно по восемь часов и постоянно требовали от меня признания в том, что я шпион. Я это отрицал, говорил, что мой арест ошибка, основанная на вражеской клевете. Но они никаких моих объяснений и доказательств не принимали. Давай показания, что ты шпион, и больше ничего не надо. Особенно на этом настаивал Тикка, который откровенно говорил, что зря я уже несколько дней здесь мучаюсь и порчу свое здоровье. Что не сегодня так завтра я вынужден буду подписать протокол с признанием в шпионаже, ибо у них, следователей, терпенья хватит. Ведь их трое, а я один. Он говорил, что, учти, из этой комнаты еще никто не уходил без признания. Вопрос только в сроках. На пятый-шестой день у меня начались галлюцинации. Дни без сна и отдыха в такой обстановке дали себя чувствовать. Я начал бузить, требовать прокурора или начальника 3-го отдела Антонова или наркома Матузен-ко. Здание следствия стало казаться каким-то домом средневековой инквизиции. Я потребовал бумагу и написал два заявления карельскому прокурору, требовал, чтобы он прибыл сюда. Видимо, я требовал прокурора настойчиво, и вскоре пришел сержант Сибикин с наручниками и говорит, что если не буду сидеть смирно, то наденет наяручники. И что у них есть даже смирительная рубашка. Тогда мне показались кошмарные вещи. Будто уже привезена моя жена и 11-летняя дочь. Что жену допрашивает Тикка и ругает самыми похабными словами и требует признать, что она получала деньги за мою шпионскую работу, что она отказывается... Я тогда был убежден, что здесь какое-то вражеское учреждение и что моей задачей является... любой ценой вырваться. Чтобы каким угодно путем сообщить партийной организации и прокурору о творящихся

65
I
преступлениях. Итак, с 1 по 28 июля я пробыл на этом «Каменном бору». За все время спать мне давали три раза, тут же, на полу. Один раз шесть часов, второй — четыре и третий раз два часа. Это когда я уже не мог сидеть на стуле, валился на пол, отливали водой, заставляли стоять у стены. Но я все равно падал. Тогда мне давали поспать. Особенно в похабстве и унизительном ругательстве изощрялся комендант «Каменного бора» Андреев, ходивший почему-то в черных очках»42.
Не выдерживая избиений, издевательств, непрерывных допросов и ужаса происходящего, люди умирали. 1 марта 1938 года умер в тюрьме лесоруб из Лоухи Василий Кошкин, но альбом на финских шпионов уже был направлен в Москву, и 28 марта Ежов с Вышинским приговорили его к расстрелу. Почти год находился под следствием директор Кондопожского лесозавода Карл Эльмстедт и умер в больнице УНКВД Ленинграда.
Многие из арестованных решались на крайние меры — побег или самоубийство. В Кемском РО НКВД арестованная Э. Фронд Роман-Никитина украла из стола следователя перочинный нож и перерезала себе горло. Аналогичные случаи были также в Пряжинском и Со-рокском отделениях. В Петрозаводске уполномоченные НКВД Каган и Сибикин 17 октября 1938 года получили ордер на обыск и арест гр. Хенриксон. Однако в квартире оказались лишь два ее знакомых. Выгнав посторонних, чекисты опечатали двери и ушли. Дальнейшие события отражены в приказе по НКВД КАССР: «...При расследовании установлено, что в момент нахождения в квартире Кагана и Сиби-кина гр. Хенриксон была спрятавшись в шкафу. После опечатывания квартиры гр. Хенриксон подожгла таковую, а сама повесилась в том же шкафу»43.
В Пудожском РО НКВД арестованный Валтонен 27 октября 1937 года отобрал револьвер у пом. уполномоченного Сонина и ранил своего мучителя. Однако подоспевшие на помощь чекисты двумя выстрелами тяжело ранили непокорного арестанта и отобрали оружие. В Кондопожском РОНКВД 9 января 1938 года в 3 часа 15 минут при конвоировании в здание НКВД совершил побег арестованный Паюнен, учитель школы. При задержании был тяжело ранен и направлен в больницу УНКВД Ленинграда. Несмотря на это, 27 января комиссией НКВД и Прокурора СССР приговорен к расстрелу. Дальнейшая судьба Э. Паюнена неизвестна...

66
1 Архив МВД PK, ф. 40, а. 13/26. С. 11, 23.
2 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 312.
3 Там же. С. 547-548.
4 Архив МВД PK, ф. 40, д. 20Л0. С. 35.
5 ЦА ФСБ РФ, ф. 3, on. 5, а. 1062. С. 38-40.
6 Там же.
7 Там же. С. 48.
8 ГАОПДФ, ф.З, on. 5, а. 7. С. 50.
9 Архив МВД PK, ф. 40, а. 49/4. С. 184. 10ЦАФСБ РФ, ф.З, on.5, а. 1062. С.55.
11 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 316-317.
12 ЦАФСБ РФ, ф.З, on.4, а. 1730. СЛ.
13 Там же, а. 985. С. 30-34.
14 Архив ФСБ PK. Сл. дело А. Каупинен. С. 31.
15 Цит. по: Их называли KP. Петрозаводск, 1992. С. 271, 273.
16 ГАОПДФ, ф.З, on.5, а.86. С.90.
17 ЦАФСБ РФ, ф.З, on.4, а.985. С.2-3.
18 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело С. Матузенко. С. 154.
19 Цит. по: Служба безопасности. 1993. № 5—6. С. 2.
20 ЦАФСБ РФ. Сл. дело А.Солоницына. С.549.
21 Там же. С. 612.
22 Архив ФСБ PK. Сл. дело К. Кяхяля. С. 29 (об.).
23 Архив ФСБ PK. Сл. дело К. Таппанен.
24 Архив МВД PK, д. СО-1186. С. 11.
25 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 377.
26 Там же. С. 374.
27 Там же. С. 412.
28 Мек — чекистская аббревиатура слова «меньшевик».
29 ЦАФСБ РФ. Сл. дело А.Солоницына. С.341.
30 Там же. С. 549.
31 Архив ФСБ PK. Сл. дело Т. Золотовой. С. 81-82.
32 Архив МВД PK, д. СО-3500, т. 2. С. 13-22.
33 Архив МВД PK, ф. 40, д. 20/10. С. 29.
34 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 302-303.

6?
35 Архив ФСБ PK. Сл. дело по факту убийства В. Федорова.
36 Там же.
37 Там же.
38 Архив автора.
39 ЦА ФСБ РФ. Сл. дело А. Солоницына. С. 318.
40 Цит. по: Законодательные и нормативные акты о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М., 1993. С. 88.
41 Там же. С. 90.
42 Архив ФСБ PK. Сл. дело Я. Миляйс. С. 39-39 (об.).
43 Архив МВД PK, ф. 68, д. 63/1. С. 65.

ГЛАВА 4.
Анализируя трагическую историю массовых репрессий, нельзя обойти вниманием ту страшную роль, которую сыграли в ней средства массовой информации и сама общественность страны. Прозорливо пестовал В. Ленин газеты как коллективного организатора, агитатора и пропагандиста, ибо ясно понимал значение печатного слова в огромной России. Конечно, не Достоевские или Солженицыны (для которых «бедный человек» и «неучастие во лжи» — главное) сидели в редакциях тех лет. Но формально никто не заставлял журналистов нагнетать истерию, тем более указывать НКВД конкретные адреса. В архиве ФСБ РФ хранится дело «Переписка с редакцией газеты "Правда"». На сотнях страниц собкоры партийного органа, как бы соревнуясь друг с другом, спешат уведомить начальство о новых фактах, фактиках и домыслах. Не то чтобы им не хватало места на страницах «Правды» или местных газет, нет, одни из них свято верили в необходимость борьбы с врагами и пытались усовершенствовать ее, другие мечтали выслужиться перед начальством, третьи просто сводили личные счеты — зная, что от редакции до Лубянки самый короткий путь. Именно с подачи собкоров «Правды» при всех управлениях НКВД были созданы специальные приемные для «рабочих и служащих», которые также хотели внести свою лепту в «святое дело».
Отличился на этом поприще и собкор «Правды» по Карелии Борис Золотов (Шварцштейн). Первая его статья в газете была напечатана 9 сентября 1937 года, а служебное письмо, по существу — донос, отправленное им главному редактору «Правды» Л. Мехлису,

69
датировано еще 6 сентября. Вскоре главный фигурант письма — секретарь Каробкома ВКП(б) М. Никольский был арестован. Волной от его падения захлестнуло десятки людей. Вторая статья Золото-ва опубликована 11 сентября, служебное же письмо датировано 26 сентября. Проходит совсем немного времени, и упомянутый в статье и письме председатель ЦИКа Карелии Н. Архипов арестован.
Слово авторам — Л. Мехлису, редактору газеты «Правда», и корреспонденту Б. Золотову (Приложение № 8). Документы приводятся с небольшими сокращениями.
«ЦК ВКП(б) — товарищу Сталину. НКВД — товарищу Ежову.
Корреспондент «Правды» по Карелии тов. Золотов (Шварцштейн) прислал первые материалы, которые напечатаны в газете 9 сентября в виде обзора печати под заголовком «Рупор буржуазных националистов». Сейчас тов. Золотов прислал закрытое письмо, в котором сообщает о партийно-политическом положении в Карельской республике. Тов. Золотов пишет, что секретарь обкома Никольский не заслуживает политического доверия. Он все время выдвигал Павловича, оказавшегося членом террористического центра правых в Наркомлесе, был тесно дружен с арестованным сейчас Марьиным, Аксеновским, Новожиловым и другими. Далее тов. Золотов сообщает, что в Карельском обкоме продолжают работать политически сомнительные личности: Миляйс — зав. отделом агитации и пропаганды, Леонинок — зав. ОРПО и Пашков — зав. советско-торговым отделом.
Посылаю Вам для сведения копию этого письма. Л Мехлис». «Петрозаводск, 6 сентября.
Тов. Мехлис! В Карельском обкоме считают, что разгромом группы Ирклиса все сделано: аппарат очищен от врагов, в обкоме сидят честные работники, второй секретарь обкома Никольский — честный, проверенный большевик, сделал лишь одну ошибку, что не разоблачил Бушуева, бывшего председателя Совнаркома, организатора повстанческого движения в Карелии, и не принял меры к его разоблачению. Далее. Никольский сделал еще одну ошибку, что покорно выполнял все указания Ирклиса и никогда на бюро не выступал против ошибочных предложений Ирклиса.